1 июня 2022 года приглашаем всех желающих на читку книги «Бэлла», автор Юлия Лайус!

 

Бэлла – семилетняя девочка, которая живёт в Италии. Вместе с ней вы совершите захватывающее путешествие по этой стране. Побываете в Венеции, Риме, Триесте, Амальфи и на острове Сицилия. Познакомитесь с её семьёй, друзьями, говорящим котом, добрым Призраком и русалками. Узнаете, о чём беседуют статуи и какие песни поют морские звёзды. Книга предназначена для мальчиков и девочек дошкольного и младшего школьного возраста, а также для семейного чтения с их родителями, бабушками и дедушками.

 

На мероприятии вас ждёт:

- Музыкальное сопровождение и чтение отрывка из произведения «Белла» Юлии Лайус

- Сольный танец от Лейлы Фазлеевой, участницы танцевального коллектива «Изумруд»

- Мастер-класс «Лоскутные домики» от мастера-ремесленника Натальи Лядовой

- Угощения от «Сытного Базара».

 

Ждём вас 1 июня с 11.00 до 13.00 по адресу: г. Ульяновск, ул. Карла Маркса, 15/2. Вход свободный.

На книжной полке городов ЮНЕСКО нам встретятся много разных авторов с разных уголков Земли с их многогранными произведениями, которые взволновали не одно поколение читателей. Расскажет нам о них Полина Николаева, пресс-секретарь программы, молодой поэт и литератор из Ульяновска. Сегодня мы продолжаем нашу рубрику не менее интересным произведением Джерома Сэлинджера «Над пропастью во ржи».

 
По страницам биографии Сэлинджера

Джером Дэвид Сэлинджер родился 1 января 1919 года в городе Нью-Йорк. Отец мальчика, Соломон Сэлинджер, по национальности был евреем литовского происхождения, который занимался оптовой торговлей копчёностями и сырами. Мама Мириам, которая до свадьбы носила имя Мэри Джиллик, имевшая шотландско-ирландское происхождение, приняла иудаизм. В семье кроме Джерома воспитывалась его старшая сестра Дорис.

Отец стремился вырастить сына образованным человеком. В 1936 году юноша окончил военное училище в городе Вэлли-Фордж. Тут и состоялся его дебют в литературе: Джером написал 3 строфы для гимна школы, который исполняется до сих пор.

Летом 1937 года Сэлинджер слушал лекции в Нью-Йоркском университете, а после год находился в Польше, где в городе Быдгощ по требованию отца изучал изготовление колбас. Вернувшись домой, посещал лекции в Урсинус-колледже, в штате Пенсильвания, а в 1939 году поступил в Колумбийский университет, где слушал курс лекций о короткой истории, его читал У.Бернетт.

В итоге Дэвид не закончил ни одно учебное заведение и не проявил карьерных устремлений. Этим он вызвал недовольство отца, с которым в итоге рассорился навсегда.

Весной 1942 года Джерома призвали в армию, где он окончил офицерско-сержантскую школу войск связи. В следующем году в звании сержанта мужчину перевели в контрразведку и направили в город Нэшвилл (штат Теннесси).

 
Галерея творчества

Главные герои большей части произведений Сэлинджера – дети до 17 лет. Тем не менее, вряд ли его можно назвать «детским» писателем. В творчестве автор поднимает тему противостояния подростка и окружающего мира. Герои произведений заключают в себе существование, которое не находит определённые границы.

Дебютный рассказ «Молодые люди» в 1940 году опубликовал журнал «Стори». Что касается первой серьёзной известности, она пришла после публикации «Хорошо ловится рыбка-бананка», где описывается день Симора Гласса и его супруги.

Через 11 лет после публикации первого произведения, 16 июля 1951 года, напечатан единственный роман «Над пропастью во ржи», над этой историей автор работал 10 лет. И именно о нем мы с вами сегодня поговорим.

Литературные критики того времени одобрили роман, до сих пор не теряющий популярности. Тем не менее, книгу запретили в некоторых странах и штатах США из-за депрессивности и бранной лексики.

К выходу романа в разных изданиях опубликовано 26 произведений Джерома, в том числе 7 из 9 новелл. В 1953 году они составили отдельный сборник под названием «Девять рассказов». В 60-х годах выходит произведение «Фрэнни и Зуи» и «Выше стропила, плотники».

 

Интересные факты

Сэлинджер глубоко увлекся философией, интересовался дзен-буддизмом, сайентологией, христианским учением. Временами Джером устраивал голодные недели – либо ел только овощи, либо питался исключительно белками. 

 

Загадка названия

«Над пропастью во ржи» – это искаженная фраза Роберта Бернса, английского поэта. Если у Бернса был зов во ржи, то Сэлинджер меняет цитату на «Если кто ловил кого-то над пропастью во ржи», якобы ошибаясь. Но на самом деле, писатель изменил цитату, чтобы сделать отсылку к Библии, имея в виду ловцов человеческих душ. То есть автор хочет спасти других детей от черствости и цинизма взрослого мира, который они узнают прежде времени. Нужно помочь им сохранить непосредственность восприятия и чистоту души. Нужно суметь поймать детей надо рвом, который заполнен фальшью и ложью. И в тексте это название много значит для героя: услышав песенку мальчика, он припоминает недопетые строки и после этого задумывается о действительно важных вещах, которые приводят его к осознанию истинных ценностей.

Этим посылом и объясняется новаторство формы произведения: автора в тексте мы не замечаем. Такое ощущение, что его вообще нет, и перед нами просто изыскания какого-то юноши. Повествование представляет собой монолог, стилистически выдержанный в манере подростковой речи. Если раньше литераторы стремились к искусственности речи, возвышая ее, то Сэлинджер, напротив, стремился передать обыденные разговоры с друзьями, внутренние монологи, не приукрашивая их, чтобы читатель поверил Колфилду. Писатель пытается «выудить» детей из рва жестокой реальности, показывая живого мальчика со всеми проблемами и нюансами, присущими его возрасту. Именно Холден, а не его литературный творец, должен был учить сверстников, как равный равного. Поэтому книга называется «Над пропастью во ржи» – именно там происходит действие романа, который тянет к себе неокрепшие умы и неомраченные агрессией души.

 

Особенности жанра

Сэлинджер придал повествованию исповедальную тональность. Перед читателями тот самый личный дневник, который подростки стесняются завести. Они ассоциируют себя с героем, споря и соглашаясь с ним в глубине души, никому не поверяя свои тайны. Тем самым их внутренняя полемика сохраняется нетронутой посторонними взглядами и суждениями, которых они не хотят слышать и видеть. Таким образом, «Над пропастью во ржи» можно назвать исповедальным романом.

Кроме того, литературоведы используют в отношении произведения такой термин, как «роман-взросление». Не трудно догадаться, что речь идет о попытке придать жанру содержательные характеристики книги. Тем не менее, именно в этом случае такая формулировка полностью оправдана, ведь отражает сущность не только сюжета, но и композиции, идеи и тематики. Попытка классифицировать литературу через все эти составляющие, бесспорно, заслуживает внимания.

 

Главный герой – кто он?

Холден Колфилд - молодой человек 16-ти лет, которого выгнали из школы. От его лица ведется повествование в романе. В нем откровенно рассказывается о его обострённом восприятии американской действительности и неприятии общих канонов и морали современного общества. Холден Колфилд, находящийся на лечении в клинике: он рассказывает об истории, случившейся с ним прошлой зимой и предшествовавшей его болезни. События, о которых он повествует, разворачиваются в предрождественские дни декабря 1949 года.

 

О чем хотел сказать Сэлинджер?

Роман «Над пропастью во ржи» рассказывает понемногу о самом главном в жизни человека: об одиночестве, о любви и о семье, о совести, об опыте и об ошибках.

Холден Колфилд ни в ком не ощущает духовного родства, поэтому ему тяжело учиться и сохранять спокойствие. Его знакомства в школе поверхностны, а душу тяготит потеря брата и разлука с сестрой. Автор показывает, как опасно оставлять ребенка одного в такой период: он может свернуть с дороги просто потому, что ему некому было излить душу. Сэлинджер при этом разделяет одиночество-недуг и уединение, которое является благом для человека, чуждающегося общества.

Мальчику не хватало теплоты родительской заботы, он не был близок с отцом и матерью. Конечно, этот факт спровоцировал его неустроенность и озлобленность против мира взрослых. От недостатка общения с ними он не понимает, что же они за люди такие, раз не знают, «куда деваются утки».

Подросток проходит через массу испытаний и искушений, часто делает неверные шаги, о которых потом жалеет.

Внутренние нравственные ориентиры помогают Холдену не сбиться с курса. В отличие от своего самодовольного соседа, он не перестает быть скромным и наивным мальчиком, настоящая порочность его не касается. Он склонен тщательно обдумывать даже то, что уже совершил, и сверять со своим кодексом правил.

 

Найти произведение Вы можете на полках любого удобного Вам отделения централизованной библиотечной системы города Ульяновска, а дирекция программы «Ульяновск – литературный город ЮНЕСКО» всегда открыта для интересных литературных бесед!

24 мая состоялся телемост со студентами и преподавателями Университета Бразилии и представителями международной организации Global Youth Parliament Brazil.

В мероприятии также приняли участие руководитель программы «Ульяновск – литературный город ЮНЕСКО» Наталья Дашук, преподаватели Ульяновского государственного университета: Наталья Крашенинникова, директор Института международных отношений, Юлия Моисеева, декан Международного факультета,  Ирина Соколова, заведующий кафедрой английской лингвистики и перевода, Елена Платонова, доцент кафедры английского языка для профессиональной деятельности, Галина Земляникина, старший преподаватель кафедры английской лингвистики и перевода, Ольга Власова, старший инспектор деканата Международного факультета, студенты 2 и 3 курса факультета лингвистики, межкультурных связей и профессиональной коммуникации, студенты 2 курса международного факультета, советник Министра искусства и культурной политики Ульяновской области Александр Дашко.

 

Рассмотрен вопрос сотрудничества между странами по вопросам культуры. Также встреча была посвящена русской культуре и ее месту в мировой истории. Символично, что эта встреча прошла в День славянской письменности и культуры. Представители региона с удовольствием рассказали бразильским коллегам об Ульяновске, о своей деятельности и пригласили к сотрудничеству и совместным, пусть даже пока виртуальным, проектам.

Программа «Ульяновск – литературный город ЮНЕСКО» благодарит Ульяновский государственный университет за оказанное содействие в организации первого телемоста между дружественными странами.

Общение было очень продуктивным!

Дирекция Программы «Ульяновск – литературный город ЮНЕСКО» продолжает публиковать работу студентов-практикантов 2 курса магистратуры Института международных отношений, факультета лингвистики, межкультурных связей и профессиональной коммуникации Ульяновского государственного университета (Крашенинникова Екатерина, Храм Мохаммад,  Скворцова Ксения, Алиева Диана, Парфенова Мария, Терехина Анастасия) по переводу на английский язык повестей и рассказов ульяновского автора Валерия Ерёмина.

Об авторе:

Ерёмин Валерий Александрович – поэт и прозаик из рабочего посёлка Сурское Ульяновской. Он является членом Союза журналистов РФ, Союза писателей России, председателем Сурского литературно-поэтического объединения «Промзинские слоги». Валерий Александрович – постоянный автор «Литературной страницы» районной газеты «Сурская правда», имеет публикации в областных литературно-художественных альманахах «Карамзинский сад» и «Симбирск», автор нескольких сборников рассказов и стихов. 

Сегодня Вы можете прочитать повести и  рассказы из книги «Разговор», 2021 года издания, художественный перевод которых подготовила Ксения Скворцова.

Интерес к языкам у Ксении появился в подростковом возрасте, когда ей очень захотелось узнать, о чём поют любимые музыкальные исполнители. В дальнейшем интерес перерос в профессию. Ксения рассказала нам о своих увлечениях: «Я обожаю учить иностранные языки, изучать культуры других народов, танцевать, общаться с людьми из разных стран!». 

 

Приглашаем к прочтению всех желающих, а также читателей из других стран. Здесь вы можете прочитать повести сначала на русском языке, а затем на английском.

*

*

*

КУРЯМ

 

Георгий листал местную газету, быстро просматривал фотографии и заголовки. А на предпоследней странице он остановился. Георгий был уже в годах или как говорят в солидном возрасте и его, конечно, привлекали старые фотографии, а их размещали как раз здесь. Он старался на этих не совсем порой чётких чёрно-белых снимках угадать знакомые лица людей, которых он когда-то знал или видел. С которыми прошли те давно ушедшие годы, за которые так крепко цеплялась и не хотела отпускать и расставаться его уже немного ослабевающая память.

- Так это же духачи-трубачи! – невольно произнёс он вслух. – Это вот Валенька, школьный мой друг, а это Сенька, точнее Вовка, который тут в переулке недалеко от меня жил. Сенькой его по отцу называли. А это Карпыч, бессменный завхоз молочного техникума. Часто он очень любил, вразумить кого-то особо не понятливого словами: «Ты турок». Был Карпыч не из наших краёв, откуда-то с юга. Возможно, его родичам эти турецко-подданные, чем-то крепко насолили. Здесь же Иван с улицы Вальковка, моего деда Афанасия сосед. Их Вальковских всех глинниками называли. Завод кирпичный там исстари рядом был. И смотри почти вся команда во главе с руководителем Палычем. Смотри-ка, как он трубу-то к губам прижал. Он ведь ещё и баянист хороший был. А там сзади-то кто? Высоченный такой! Пишут Валентин. Какой Валентин? Его всегда, все «Курямом» звали. Этот только большой барабан любил и литавры.

Оторвавшись от газеты, Георгий невольно стал вспоминать, кто ещё был участником духового оркестра. Но вспомнил он только Вячеслава, по отчеству Ильясович. Мать, его, была врачом. Во всю щёку у неё было уж очень приметное родимое пятно. Ну и конечно, понятно, что за глаза, в посёлке прямо некоторые нелестно называли её «Краснощёкой». Вячеслав был намного старше Георгия. Это был выше среднего роста крупный, смуглый, темноволосый мужчина. Играл он на большой трубе или на большом барабане, если в оркестре почему-то отсутствовал «Курям». Ещё он любил, петь со сцены районного дома культуры. Набирая в свои лёгкие по -больше воздуха и выдавал в зал басовитые звуки. Поговаривали, что он будто в области и чуть ли не в Москве, в конкурсах каких-то участвовал.                                                                                                                                                                                                                                                                        

Чего греха таить, как говорят, Георгий и сам был в этом деле замешан. В юные годы тоже пытался из различных духовых инструментов извлечь нужные звуки, но, увы, из этого занятия ничего не получилось.  А что могло получиться, если его уши, были, приспособлены, только для того чтобы слушать, то, что воспроизводят другие. В общем, надежды Николая Палыча он не оправдал.

После своих воспоминаний Георгий решил позвонить другу Валеньке, то есть Валентину Ивановичу и тогда узнал много интересного. Оказывается, в посёлке было два духовых оркестра. Один в техникуме, другой в районном доме культуры и надо же у обоих были инструменты в достатке. Руководил в техникуме вначале студент Сашка. Георгий хорошо помнил его отца, маленького кривоногого мужичка, который работал в пожарной команде и настрогал, как говорят четверых талантливых парней. Затем руководителем стал Вячеслав, работавший в техникуме кочегаром, сродник знаменитого Промзинского купца, изобретшего одну из лучших зерносушилок в России. Этот играл на баритоне. Был у них в оркестре и Кураколыч, преподаватель специальных дисциплин и черчения и всё тот же Тылик, то есть Карпыч. Фамилия у него была итересная – Тылик, а все называли его по отчеству Карпыч.  А вот других он тоже уже не помнил.

Поговорив немного, они вдруг неожиданно вспомнили ещё Вовку, которого многие знали по прозвищу «Питак». Жил он в центре посёлка рядом с базаром в пятистенном доме. Дед его слыл хорошим бондарем. Вовкиным инструментом в то время была труба. Потом припомнили Сашку «Моряка» с Ванькиной деревни. Там, где была пристань и контора с вывеской «Умрек»(управление малых рек). И пришли к выводу, что почти половина молодёжи посёлка прошли школу духачей, то есть через коллективы двух духовых оркестров.

У Георгия постоянно вертелась навязчивая мысль-воспоминание, что в посёлке первый духовой оркестр был организован при пожарной охране. А эта пожарная охрана была создана одной из первых в губернии. Когда и где он слышал об этом, он никак не мог вспомнить. Никак не мог он найти так нужных в этом случае подтверждений.

Ещё Георгий никак не мог разгадать прозвище Валентина «Куряма». С Вовкой - «Сенькой», с Вовкой «Питаком» и Сашкой «Моряком» было всё понятно. А вот с Валей «Курямом» была загадка. Жил он с матерью, которая работала медсестрой в местной больнице. После окончания средней школы втроём, три мушкетёра, Валентин, Вячеслав и Сергей поехали в Казань. Валентин поступил в авиационный техникум, возможно, ему помог в этом волейбол. Ещё в школе он начал играть в него. Был Валентин высокого роста. Худощавый. Как говорят поджарый и лёгкий. Высоко прыгал. Хорошо «глушил», вколачивая мяч на первую линию площадки. Неплохо подавал. Славка друг тоже играл, но слабее. В техникуме «Курям» показал себя. И вскоре стал играть за сборную Казани. Играть-то он играл, а вот с учёбой дело не ладилось. Сколько он там и проиграл, и проучился, сейчас уже никто в посёлке не помнит и как вернулся домой, тоже не помнят. Только один Сергей остался в Казани. И он там даже женился. Но тоже только уже гораздо позже вернулся в посёлок к матери, но один, и стал работать на должности инженера строителя. Вячеслав, недолго пожив у отца Ильяса, загрустив, вернулся к матери в наш посёлок.

«Курям» выучился на токаря-фрезеровщика. Друг Вячеслав или как его стали называть Вячеслав Ильясович стал работать физруком. Они порой встречались на волейбольной площадке или в духовом оркестре, а порой и за бутылочкой не дорогого местного фруктового вина.

В летнее время в волейбол в посёлке любили и «сражались» очень многие. Играли в основном по вечерам.  Георгий стал вспоминать, где находились волейбольные площадки. Одна у старого здания РДК, там когда-то, в былые времена размещался «Народный дом». Вторая во дворе административного здания молочного техникума и третья во дворе средней школы. Здесь был целый спортивный комплекс тех времён.  Частенько Георгий вспоминал, как друзья договаривались между собой:

- Куда мы сегодня пойдём в волейбол играть, в школу, техникум или к РДК? Но только давайте пораньше.

- Пойдёмте в техникум, да и надо бы пораньше, а то взрослые придут.

- Нет, взрослые сегодня к РДК пойдут, я слышал.

- А может лучше в школу, а потом к РДК, посмотрим, как мужики там резаться будут. Если народу мало будет и нас примут. Тоже сыграем.

- Чего мало. Вчера вон они на вылет играли. Кто проиграл – уходи.

- Говорят, какой-то военный в отпуск приехал, мастер спорта што ли или кандидат. Нашим волейболистам, всякие там приёмы показывал. Как подавать «крюком», как лучше принимать мяч двумя руками, как блок ставить, как «рыбку» делать.

- Какую ещё «рыбку»?

- Такую. Простую. Это когда мяч на землю падает, надо вперёд нырнуть и падая на руки, одной рукой его вверх отбить.  

- И чо, он сам што ли показывал?

- Да у нас «Курям» кола поставит, никакой блок с рыбкой не поможет.

Такие вот были разговоры.

Зимой Георгий помнил было намного сложнее. Можно сказать очень даже сложно. Спортивный зал был только один. В молочном техникуме. Да какой там зал? Он и актовый, даже небольшая сцена была, он и танцевальный, и спортивный. Три в одном. Как кто-то шутил: «Смесь бульдога с носорогом!» Но всё же там играли. Команды размещались, конечно, не полные, по три-четыре человека. Но и так даже соревнования проводили. А потолки были низкие до смешного. С одной стороны выше с другой ниже и ещё запомнился металлический прут-стяжка у потолка прямо над сеткой. Мяч частенько, конечно, за потолок и металлический прут задевал. Но приходилось терпеть, а где больше поиграешь.

Взглянув на газету, воспоминания Георгия вновь вернулись к музыке.

Звуки оркестра Георгий помнил с раннего детства. Он жил не далеко от парка, рядом с которым была площадь и дом культуру. У ограждения парка, где стоял памятник вождю мирового пролетариата указывавшим рукой на восход солнца, возвышалась деревянная трибуна. Откуда в торжественные праздничные дни местное руководство докладывало об очередных успехах. Намечало грандиозные планы и конечно поздравляло с праздниками. Рядом с трибуной всегда располагался духовой оркестр. Бодрыми маршами и мелодиями он зазывал людей на праздник. В нужные минуты при вручении знамён и грамот звучал туш.  Колонны людей сходились, а потом расходились с площади так же под звуки духового оркестра. А потом позже Георгий слышал игру оркестра в вестибюле здания кино, где вальсировали пары, пришедшие на вечерний киносеанс. Всё это он мальчишкой слышал и наблюдал через окно. Играл оркестр конечно и в зале районного дома культуры на вечерах танцев. Танцы под духовой оркестр это было что-то. Звуки труб и звон литавр можно было слышать на партийных и комсомольских конференциях и торжественных мероприятиях. На них «Курям» не очень любил бить по бокам своего любимого инструмента, большого барабана и звенеть литаврами. Это выпадало на долю Вячеслава. Валентину же было больше по душе провожать под звуки оркестра человека в последний путь. Он считал, исполнить это своим святым долгом. Это всё происходило не на глазах высокого руководства, а на виду простых людей. И было совсем не маловажно то, что за это платили деньги. И мало кто знает, что на каждый инструмент тогда были свои расценки. Валентин знал, неся на себе большой увесистый барабан в траурной процессии и ударяя по нему, что его труд, приравнивался к самому дорогому труду трубача, и на это была самая высокая цена. Валентин также знал, что их хорошо накормят и конечно угостят. А это тоже было для него довольно существенно. К этому времени «Курям» находясь в рядах пролетариата, полюбил спиртное. А как тут не полюбишь? Работяга, семьи нет, и забот мало. Да ещё побочный заработок. Между собой оркестранты эту работу называли на простом сленге одним словом – жмурик. Иногда приходилось участвовать в процессиях не один раз в день. Часто доводилось выезжать и за пределы района. А после левого заработка сразу появлялось много друзей. На Руси всегда хватало людей выпить и закусить, как говорили на халяву.        

 Порой ему с большим трудом удавалось отпроситься с работы на «жмурик», иногда он даже сбегал через забор, чтобы не видело начальство и на проходной. Руководство много прощало и ценило его за то, что он был не плохой токарь, мог участвовать на конкурсах и в тоже время делать самую низкооплачиваемую работу, например, безропотно точить болты. Валентин к тому же никогда не бузил и не возмущался. Вообще он по натуре был молчаливым и не многословным. А после «жмурика» он мог попросту на какое-то время загулять. Но на работу выходил регулярно. Волейбол он тоже по-прежнему любил и не забывал. Хотя играл всё реже и реже. Команда посёлка при участии «Куряма» стала чемпионом области среди сельских команд и стала защищать честь региона. В одной из поездок путь волейболистов проходил через столицу, и там была пересадка.  Кто-то заметил, отсутствие Валентина. Всех успокоил Вячеслав, сказав:

- Никуда он не денется.

- А куда он, что у него сродники здесь?

- Какие сродники. Он поклялся, что всю Москву объедет, а фруктовое дешёвое вино, как у нас, найдёт.

Команда, дружно молча, переглянулась, только руководитель не громко чертыхнулся. Многие, конечно, не верили в затею «Куряма». Но через какое-то время он появился довольный и затареный бутылками. И здесь ему многое прощали, и он знал, заменить его, было не кем.

Неожиданно жизнь Валентина дала крутой поворот. На волейбольной площадке появилась высокая особа женского пола. Звали её Тамарой. Она хорошо играла. Даже лучше некоторых мужчин. Все невольно стали переводить взгляды с неё на Валентина, с него на неё. И многие решили, что это пара. Так оно и вышло. «Курям» преобразился, он стал, казалось, ещё выше и заиграл новыми красками. На лице появилась улыбка, а его уста стали произносить больше слов. Некоторые друзья радовались этому событию. Другие огорчались и не хотели, чтобы какая-то женщина кем бы она не была, вырвала и увела Валентина из их компании. Уж как там, чего там, но волейбольная и семейная пара, просуществовала не очень долго и распалась. Чего-то там не склеилось. Тамара, собрав вещи, ушла от «Куряма», а вскоре и вовсе уехала. Любовь к женщинам теперь навсегда исчезла из сердца Валентина. Он всё реже стал играть в волейбол, а потом и совсем забросил его. Остались у него два занятия работа на фрезерном и токарном станках и игра в духовом оркестре на любимом большом барабане, а после всего этого непременное расслабление за рюмочкой вина. Зимой члены духового оркестра до начала движения похоронной процессии непременно должны были промывать клапана у инструмента водкой, чтобы те не замерзали. У большого барабана хоть они и отсутствовали, но «Курям» принимал в этом самое активное участие. Часть водки полагалась для инструмента, другая часть как говорили для «сугрева» организма оркестрантов. Не обходилось к стыду и без курьёзов. Однажды «духари» встревожились отсутствием Валентина, но вскоре он появился, перед самым началом движения, что-то наспех дожёвывая. Процессия двинулась и через некоторое время коллеги оркестранты, прислушавшись, заметили, что звуки барабана становились всё тише и тише. Когда кто-то из них оглянулся, то с ужасом увидел «Куряма» шагах в двадцати сзади, которого поддерживая под руки, вели две старушки. Валентина решили наказать. Когда уселись на солому в кузов грузовика, чтобы отправиться из села в обратную дорогу домой, стали делить заработанные деньги. «Куряму» дали один рыжий советский рубль. Он, молча, крепко сжал его в большом натруженном и пропитанном машинным маслом кулаке. Вдруг все заметили, как из его глаз по лицу потекли крупные слёзы, которые он стал вытирать кулаком с зажатым в него рублём. В кузове наступила тишина. Потом все наперебой стали успокаивать Валентина и говорить, что пошутили.

Время шло, «Курям» работал в СХТ, склонившись над токарным станком, или шагал в процессии, ударяя в барабан и звеня литаврами. Порой он бил только колотушкой в барабан, а литаврами звенел его друг Вячеслав. Надо же было делиться с другом. В одном из мордовских сёл, поминали отдельно, в одном доме дети, в другом женщины, мужчины в третьем. После поминальных речей и выпитой водки кто-то решил выяснить, что могут играть «духачи». Те пояснили, что траурный марш «Слёзы матери», «Первый траурный марш Шопена», а для коммунистов и военных «Мы жертвою пали в борьбе».

- Ну, а ещё, кроме, этого вы что-то умеете? – спросил кто-то.

- Краковяк можем! – выкрикнул один из оркестрантов.

- Может, сыграете, – попросили из-за столов после очередной стопки.

Взяв инструмент, оркестр расположился в нужном порядке. Набрав воздуха полную грудь, руководитель мотнул головой. Комната наполнилась танцевальной мелодией. Вначале все мужчины за поминальным столом, молча, внимательно с грустью слушали. Потом кто-то в такт начал притопывать ногой, а через какое-то время некоторые сорвались в пляс. Вдруг дверь в избу открылась, и на пороге появился колхозный парторг. Пляска прекратилась. Музыка виновато оборвалась на половине ноты.

- Так мужики, конечно, спасибо, что приехали, – сказал парторг. – Но больше я вас не приглашу.

- Так они нас сами попросили сыграть, – сказал руководитель оркестровой группы. – Они же сами и плясать кинулись.

- Ничего не знаю, – твёрдо изрёк парторг.

Обратно ехали молча. Кто-то тихо еле слышно на губах заиграл марш «Слёзы матери». Это была самая любимая мелодия Валентина и он, сидя в кузове закрыв глаза, и слегка покачиваясь, стал делать движения, имитируя игру на барабане и издавать тихие звуки.

  Годы совершали своё движение, а с ними и жизнь людей и посёлка. Со временем не стало слышно звуков духового оркестра. На смену пришли другие инструменты. Вначале опустели, а потом и исчезли волейбольные площадки. Интересы быстро менялись.

Георгий вспомнил случай, который привёл его в мастерские районной сельхозтехники. В «токарке» он увидел за станком пожилого рабочего, вытачивающего какую-то деталь. Когда тот, выключив станок, поднял голову, Георгий с трудом в нём узнал Валентина «Куряма». На нём было трое очков. Двое на глазах, а третьи расположились на лбу. Грязная засаленная роба и усталый вид.

- Да-а-а… Как нас житьё-бытьё меняет, – подумал Георгий.

Потом гораздо позже в разговоре с другом детства, или как говорят, со своим годком, Валерием, Георгий узнал, что «Куряма» не стало.

- Только до пенсии доработал и всего-то один раз её получил. Последнее время можно сказать существовал. Матери не стало, так он перебивался на том, что Бог пошлёт, ну и выпивал, конечно.

Помолчав немного, Валерий продолжил:

- А ты знаешь, что когда о Ельцине у нас заговорили, он, выпив с друзьями, вдруг заявил: «А мы с ним в волейбол играли». Кто-то там чуть закуской не подавился, а кто-то от неожиданности стакан опрокинул. Потом заулыбались, некоторые засмеялись даже. В общем, не поверили. А он им говорит: «Он в Казань приезжал, когда за сборную Свердловска играл, а я за сборную Казани. Потом мы в Свердловск ездили». И надо же когда, трезвый молчит, а выпьет нет-нет да про Бориса Ельцина вспомнит. А когда тот президентом стал. Мужики, зная не лёгкую жизнь Валентина, начали подтрунивать над ним: «Ты что же Ельцина не попросишь, что бы помог тебе. Вы же с ним в волейбол вместе играли». Валентин только отмахивался, говоря: «Да не вместе мы играли, я же вам говорил. Он за Свердловск играл, а я за Казань». А друзья ему: «Плохо ты Валентин играл. Глушил хорошо, а прыжок у тебя видимо не важный был. Ты видишь, как Ельцин-то маханул».

Георгий слушал друга детства и думал, верить ему или нет. Но он точно знал, что «Курям» играл за сборную «Казани», а уж встречались они с Ельциным или нет, кто его знает. Знал он и то, что Валентин по прозвищу «Курям» во вранье замечен не был. А в прочем кто его знает, но, с другой стороны, зачем ему врать.

Помолчав, Георгий спросил Валерия:

- Скажи, а прозвище «Курям» откуда у него и что означает?

- Не знаю, – ответил тот.

Может в детстве, размышлял потом Георгий, мать говорила Валентину на украинский манер:

- Курям вынеси, покорми.

А в это время кто-то из товарищей и услышал. А впрочем, Бог его знает.   

       

СИСТЕМА

Сашка точно не помнил, как и когда к нему привязалось это выражение, пожалуй, в классе шестом, а может позже или раньше.  Только уж точно после его знакомства с арифметикой и математикой. Вначале вспоминал он, как эти палочки с крючками карандашом писали, поди, наверное, целых полгода. Потом только пошли буквы и цифры.  С буквами было вроде так ничего, а с цифрами имелась небольшая как говорят загвоздка. Нет, считал он всё нормально, и на пальцах, и с палочками хорошо ладил, которые сам нарезал и обстругал перочинным ножичком из ивовых прутиков. А вот когда стали писать цифры и дошли до четвёрки, он не мог почему-то разгадать, как отличить её от буквы Ч (че). Тогда учительница решила прийти ему на помощь. Она взяла свой стул от учительского стола, перевернула ножками вверх и, держа в руках, и глядя на Сашку сказала:

- Вот посмотри, на какую это цифру будет похоже? – и сама ответила. – На цифру четыре. И так, перевёрнутый стульчик к верху ножками, запомни, Саша, это цифра четыре. Стульчик – четыре. У стульчика четыре ноги.

И он запомнил. Да так запомнил, что, когда начинал считать: один, два, три, дальше говорил слово стульчик. После этого весь класс взрывался дружным детским смехом и возгласами:

- Санёк, какой стульчик? После трёх – четыре!

И когда в школе заканчивались уроки, Сашка любил уединяться. Большое удовольствие ему доставляло копаться в огороде, а порой он уходил в поле или на луга, а ещё рядом была небольшая речка. Здесь он спокойно считал вслух:

- Раз, два, три, четыре, пять…

Потом у него ещё начались проблемы с этим колесом круглым, то есть с нолём и буквой О. Тут он многое не смог, как говорят уразуметь.

Во-первых, Сашка не мог понять, зачем и к чему нужен этот ноль, если это ничего не значит, ну нет ничего и нет. Пустое место в общем, вот и всё. И зачем тогда голову забивать. А потом как ещё правильно говорить ноль или нуль? И когда учительница рассказала, что у русских, ноль появился, когда Пётр I в Голландии корабли учился строить, оттуда его и привёз. После этого Сашка невольно подумал:

- И зачем только он это сделал, этот Пётр?

Однажды он подслушал спор отца с соседом, когда они что-то там подсчитывали и, запомнив выражение, на следующий день спросил учительницу:

- Ноль целых хрен десятых, что это значит?

Класс невольно притих. Учительница, на секунду замолчала и даже немного покраснела, затем ответила:

- Саша, это в народе так говорят о маленьких величинах, ну это что-то значит рядом с нолём.

- Значит папка с соседом, точно зарплату считали, – сделал вывод Сашка.

- А ещё Саша есть выражение, «ноль без палочки», – продолжила учительница. – Это так о человеке говорят, когда он мало чего или совсем ничего не значит. Так что надо всем учиться лучше, чтобы стать заметным человеком, а не «нолём без палочки».

Дальше больше в математике появились разные системы уравнений и тут Сашка совсем поплыл. Забуксовал, в общем. Он понял, что в этом деле, в этих системах он точно ноль без палочки. Сидя за партой, в его голове крутились слова: ноль, ноли, нули, система, системы. И он совсем не заметил, как начал вслух говорить: «система нулей», это по такому случаю, что, если не мог решить пример или задачу. А ещё потому, что когда его вызывали к доске, и он не знал или плохо выучил урок, и, выходя, вздыхал и, почёсывая затылок, непроизвольно говорил:

- Да-а-а, система нулей получается…

Потом и друзья, заметив его какую-то озабоченность, спрашивали его:

- Ну, что Санёк, систему нулей решаешь?

И теперь когда возникала любая сложная жизненная ситуация он вольно или невольно, про себя или вслух говорил, что это система нулей, которую на его взгляд сложно будет решить.

Он закончил школу. И чтобы подальше быть от математики, от цифр, поступил в сельхозинститут. Выучился на агронома, приехал работать в родной колхоз. Но не тут-то было, цифры вновь взялись за него. Головой всему здесь был план, а он, как известно, спускался, слово-то какое, в цифрах, и в процентах. И ты за него, за этот план, должен драться, биться и обязан был выполнить, несмотря ни на что.  Хотя бы на сто целых и одну десятую процента. Вот такая здесь была система нулей. Ты шёл, ты стремился к выполнению плана, а план этот убегал от тебя. И когда ты его выполнял, план обязательно увеличивали. В общем, это был горизонт. А маятник выполнения плана порой постоянно качался то в одну, то в другую сторону, как и сама жизнь. 

В это времена, в стране был запущен первый искусственный спутник. В тёмное время суток люди выходили из домов и смотрели в небо, пытаясь разглядеть светящуюся точку. Вот такая система нулей.

Сашка тоже смотрел в небо, но чаще днём. Он хорошо с детства усвоил поговорку: «Был бы дождик, был бы гром, зачем нужен агроном!» И он ждал дождя, даже молился, чтобы тот пошёл. Все знали, три хороших дождя вовремя и говори, урожай в кармане. А потом ещё эта кукуруза, хочешь, сажай её и не хочешь, сажай. Это тоже была система нулей.

А жизнь бежала, да как ещё бежала, её приходилось считать уже не годами, а десятилетиями.

У Сашки появилась семья, дети – это конечно была самая большая радость.

А вся страна радовалась первому человеку в космосе. Какой же был душевный подъём!

Сашке дали колхозную квартиру – тоже радость.

Друг в городе получил благоустроенную квартиру в «хрущёвке», хотя многие в это время жили в частном секторе в бараках или «коммуналках». Мало ещё было телефонов и телевизоров, но по телеку показывали очень даже неплохие вещи, а хоккей наверно смотрели все и дружно болели за команду, за страну!

В тоже время некоторые стали предпочитать носить иностранные шмотки. Ну и потихоньку, на кухне поругивали власть, почитывали запрещённый «самиздат», но и гордились тем, что живут в сильной и неплохой стране. Отношения между людьми были более тёплыми и человечными. Соседи заходили в гости по-простому, не смотря на социальный статус и достаток. Просто пообщаться и поговорить «за жизнь». Да и всех соседей люди знали и уважали.

Вдруг, даже в деревне, стали появляться «пижоны». Они отращивали длинные волосы и ходили в расклешённых брюках, а было ещё лучше, в «забугорных» джинсах. В умы стала проникать зарубежная музыка, которая получила большую популярность среди молодёжи.  Вот такая система нулей получалась, порой говорил Сашка.

На улицах сёл затрещали мопеды и мотоциклы, а взрослые записывались в очередь на покупку машин, ковров и пылесосов. Жизнь заметно менялась.

Однажды Сашка прямо из поля заскочил в правление. В бухгалтерии его встретил главбух:

- Проходи Александр Николаевич, взгляни, какую нам штуковину привезли. Теперь урожайность быстро будем подсчитывать.

На одном из столов, он увидел устройство чем-то напоминавшее футляр от баяна с шеренгой окошечек и кнопок. Над этой штукой, с важным видом и знанием своего дела, не торопясь колдовал молодой человек.  Александр подошёл ближе. Специалист в это время нажал какую-то клавишу и в окошечках зелёным светом кошачьих глаз загорелись огоньки. Александр присмотрелся и увидел мерцающие ноли.

- Мать честная! Система нулей! – неожиданно, само собой, вырвалось у него.

- Здесь не только ноли, – взглянув в его сторону, сказал спец и начал с удовольствием демонстрировать счётные возможности устройства.

Александр не мог оторвать глаз от завораживающих огоньков-цифр, и спросил:

- И как же она всё это? 

- Да вот додумались люди, информацию в электрические сигналы превращать и обрабатывать.

- И как это? Вот ноль, например, как в электрический сигнал превратить?

- Да очень просто. Вот смотри.

И спец включил настольную лампу, потом выключил, включил, выключил, и пояснил: 

- А вот когда выключена это ноль, включена единица.

- Так это только две цифры.

- Все цифры можно зашифровать нолями и единицами, да вообще всё на свете ими можно представить.

В этот день Александр забыл про все поля. Он засиделся в бухгалтерии допоздна и даже сбегал за бутылкой, и они всё говорили, и говорили.

Домой пришёл он поздно. Дети уже спали, жена лежала и листала журнал. Он молча разделся и лёг. Долго ворочался и не мог уснуть. Потом улёгся на спину и произнёс:

- Ты понимаешь, какая система нулей получается?… Представь себе, что всё вокруг нас, да и нас, можно представить с помощью нолей и единиц.

- Как это? – удивилась жена.

- А вот так!

И он начал подробно пересказывать свой сегодняшний разговор со специалистом по вычислительным машинкам.

- В конце он мне сказал, что в будущем все будем сидеть дома, смотреть на экраны и нажимать на кнопки, а всё будут делать автоматы и роботы.

- Это он тебе видимо зубы заговаривал, выпить наверно с тобой захотел. Давай-ка спать.

Постепенно Сашка за делами стал забывать тот разговор. А как не забудешь? Руководство в стране стало с регулярным постоянством меняться, почти со скоростью как цифры в той машинке. А когда приходит новый руководитель, он начинает дела вершить по-новому. В народе начали блуждать фразы: конец развитого социализма, переход от плановой экономики к рыночной, застойные времена, гласность и демократия. Запад не дремал и подливал масла в огонь.  Все эти события в стране называли эпохой перемен. В такие времена, как знал Сашка, не дай бог жить.

- Эпоха, а живём-то как? Плохо иль не плохо? – задавал он себе вопрос и не находил ответа и добавлял. – Система нулей получается.

А тут ещё все об экономической реформе начали талдычить. А потом своей политикой правительство полностью изменило экономику и политическую систему.

Придя вечером домой, Сашка увидел, что сын учит уроки и его слух уловил слова: переменная величина, и тогда он обратился к сыну:

- Ну-ка скажи-ка, что ты там про переменные бормочешь?

- Это такие величины, которые могут меняться, – ответил сын.

- Ты смотри-ка как про нашу жизнь. А сколько может быть переменных, и могут ли они быть все нолями? Вот ответь мне.

- Мы такое не учили, я не знаю.

- А я знаю… сколько угодно… – ответил Сашка, уходя на кухню, добавил – Это для того, чтобы такую задачку никто и никогда не мог решить.   

     Закусив, он улёгся спать и долго что-то бормотал.

Ночью ему снилась всякая ерунда, будто его вызвали к очень большому начальству и то сказало:

- Вся твоя прошлая жизнь обнуляется и придётся всё начать снова, с нуля!

- Как же так? Почему результат моей жизни получился равным нулю? – робко спросил он.

- Ты же сам выбрал свою систему нулей!

- Выходит я плохо играл? Если на табло счёт ноль-ноль, но я же всё делал по правилам!

- Мы тысячу раз говорили тебе, как нужно правильно поступать, но ты — ноль внимания. Садись!

- Я и так сижу на нуле!

- Сидишь вот и сиди! Сейчас мы тебя ещё пострижём под ноль ха-ха-ха…

-  Пожалуйста, не надо! Меня дома жена подстригает под бокс.

Он умолял и просил, но всё сводилось к нолю. 

- А мы тогда тебя под нолик с крестиком.

Во сне он даже сильно вспотел.

Утром, когда проснулся, был весь разбитый словно по нему проехали трактором с культиватором. Выпив чая, отправился на работу.

А потом наступило новое время, которое многие стали назвать лихим.

*

*

*

KURYAM

George was leafing through a local newspaper, quickly looking through photos and headlines. He stopped on the penultimate page. George was already quite elderly or, as they say, at a respectable age and, of course, he was attracted to the photos, and they were placed on that page. He tried to guess the familiar faces of people he had once known or seen in these sometimes not quite clear black-and-white photos. The people with whom he passed those long-gone years, and for which his already slightly weakening memory clung so tightly and did not want to let go and part.

‘Well, these are the trumpeters!’ he said aloud involuntarily. ‘This is Valenka, my school friend, and this is Senka, or rather Vovka, who lived here in the alley not far from my house. He was called Senka after his father. And this is Karpych, the permanent housekeeping manager of the College of Dairy Technology. He often was very fond of trying to talk some sense into someone who wasslow on the uptake, saying: ‘You're a Turk’. Karpych was not from our region, he was from somewhere in the south. It is possible that these Turkish people have done something to annoy his relatives. Here is Ivan from Valkovka Street, my grandfather Afanasy's neighbor. All of the Valkovskys were called glinniks. The brick factory was there for a long time. And look, almost the entire team is here, headed by their head Palych. Look how he pressed the pipe to his lips. He was also a good accordionist. And who's back there? So tall! It’s written Valentin. Which Valentin? Everyone always called him ‘Kuryam. He only loved the big drum and timpani.

Looking up from the newspaper, George involuntarily started to recall who else was a member of the brass band. But he remembered only Vyacheslav, by his patronymic Ilyasovich. His mother was a doctor. She had a very noticeable birthmark all over her cheek. And of course, it is clear that in the village some unflatteringly called her ‘red-cheeked’ behind her back. Vyacheslav was much older than George. He was, a large, swarthy, dark-haired man above average height. He played the big trumpet or the big drum, if for some reason Kuryam couldn’t play in the orchestra. He also liked to sing from the stage of the district house of culture, taking in more air into his lungs and giving out bass sounds into the hall. There was talk that he participated in some competitions in the region and almost in Moscow.

To tell the truth, George himself was involved in this. In his younger years, he also tried to extract the necessary sounds from various wind instruments, but, alas, it didn’t work out.  Things couldn’t work out because his ears were adapted only to listen to what others reproduce. In general, he fell short of expectations of Nikolai Palych.

After having these memories, George decided to call his friend Valenka, that is, Valentin Ivanovich, and then he learned a lot of interesting things. It turns out that there were two brass bands in the village: one was in a technical school, the other was in the district house of culture and both had tools in abundance. At the beginning Sasha, a student, led the band in the technical school. George remembered his father well, a little bandy-legged peasant who worked in the fire brigade and cranked out, as they say, four talented boys. Then Vyacheslav, who worked as a stoker at the technical school and a relative of the famous merchant Promzinsky who invented one of the best grain dryers in Russia, became the head. He played the baritone. They also had Kurakolych in the orchestra, a teacher of special disciplines and drawing, and the Tylik, that is, Karpych. His surname was interesting - Tylik, and everyone called him by his patronymic Karpych.  But he didn't remember any others.

After talking for a while, they suddenly remembered Vovka, whom many people knew by the nickname "Pitak". He lived in a five-walled house in the centre of the village near the market. His grandfather had a reputation of a good cooper. Vovka's instrument at that time was a trumpet. Then they remembered Sasha the "Sailor" from Vanka's village, where there was a pier and an office with a sign "Umrek" (small rivers management). And they concluded that almost half of the youth in the village have gone through the school of wind musicians, that is, through the collectives of two brass bands.

George constantly had an obsessive thought-a memory that the first brass band in the village was organized by the fire department. And this fire department was one of the first organized in the province. He could not remember when and where he heard about it. There was no way he could find the confirmations so necessary in this case.

What is more, George could not figure out Valentine's nickname Kuryam at all. Everything was clear with Vovka’s nickname ‘Senka’, with Vovka’s nickname ‘Pitak’ and Sasha’s nickname ‘Sailor’. But Valya’s nickname ‘Kuryam’ was a mystery. He lived with his mother, who worked as a nurse at a local hospital. After graduating from secondary school, the three of them, the three musketeers, Valentin, Vyacheslav and Sergey went to Kazan. Valentin went to the aviation college, perhaps volleyball helped him to do this. He started playing it at school. Valentin was tall and skinny, or lean and light, as they say. He jumped high. He spiked well, hammering the ball into the first line of the court. He served well. Slavka's friend also played, but weaker. Kuryam showed himself in the technical school. Soon he started to play for the Kazan team. He played well, but things didn't go well with his studies. Now no one in the village can remember how long he played and studied there, they also do not remember how he returned home. Only Sergey stayed in Kazan. He even got married there. But he also returned to the village to his mother only much later, but he came alone, and began working as a civil engineer. Vyacheslav, having lived with his father Ilyas for a short time, became sad and returned to his mother to our village.

Kuryam trained to be a milling turner. My friend Vyacheslav, or as they started calling him Vyacheslav Ilyasovich, began working as a physical education teacher. They sometimes met on the volleyball court or in a brass band, and sometimes over a bottle of inexpensive local fruit wine.

In the summer, a lot of people loved and played volleyball in the village. They played mostly in the evenings.  George began to remember where the volleyball courts were located. One is near the old building of the district house of culture, where once, in the old days, the ‘People's House’ was located. The second one is in the yard of the administrative building of the college of dairy technology and the third one is in the yard of the secondary school. There was a whole sports complex of those times.  George often recalled how friends decided among themselves:

‘Where are we going to play volleyball today, at school, college or at the House of Culture? But let's do it early.’

‘Let's go to the college, and we should come early, otherwise the adults will come.’

‘No, I heard that adults will go to the House of Culture today.

‘Maybe it's better to go to school, and then to the House of Culture, let's see how the men will play there. If there are not enough people, they will accept us and we'll play too.

‘That’s not enough. Yesterday, they played for elimination. The one that loses leaves.’

‘They say some military man came on holiday, he’s a master of sports or a candidate for master of sport. He showed all sorts of tricks to our volleyball players. How to serve with a ‘hook’, what’s the best way to receive the ball with two hands, how to block, how to make a ‘fish’ with hands.’

‘What fish?’

‘Such a fish. Simple. It’s when the ball falls to the ground, you need to dive forward and beat the ball up with one hand when falling on your hands.’

‘So what, did he show it himself?’

‘Well, we have Kuryam who can skore a point, no block with a fish will help.’

Such conversations they had.

George remembered it was much more difficult in winter. It can be said very difficult. There was only one sports hall. It was at the College of Dairy Technology. It was difficult to call it a sports hall. It was an assembly hall, there was even a small stage, it was intended for both, dancing and sports. Three in one. As someone said: ‘A bulldog mixed with a rhinoceros!’ But still they played. Of course, there was no place for whole teams, only for three or four people in each team. But even like this, competitions were held. The ceilings were ridiculously low. On one side it was higher, on the other it was lower, and I still remember a metal rod-screed near the ceiling right above the grid. Of course, the ball often touched the ceiling and a metal bar. But we had to endure, because we could play only there.

Looking at the newspaper, George remembered about music again.

George remembered the sounds of the orchestra from early childhood. He lived not far from the park, next to which there was a square and a house of culture. Near the fence of the park, where there was a monument to the leader of the world proletariat pointing at the sunrise, there was a wooden tribune, from which the local leaders reported on another success on solemn holidays, made ambitious plans and, of course, congratulated on holidays. The brass band was always located next to the tribune. It invited people to the holiday with cheerful marches and melodies. At the right moments, when awarding banners and diplomas, a flourish was played.  Columns of people came to the square, and then left it to the sounds of the brass band. And then later, George heard the orchestra playing in the lobby of the cinema building, where couples who came to the evening cinema session were waltzing. He heard all this as a boy and watched through the window. Of course, the orchestra also played in the hall of the district house of culture at dance evenings. Dancing to the music of the brass band was something. The sounds of trumpets and the ringing of timpani could be heard at party and komsomol conferences and solemn events. Kuryam did not really like to beat on the sides of his favorite instrument – a big drum and ring timpani at such events. It fell to Vyacheslav's lot. Valentin, on the other hand, preferred to accompany a person on their last journey to the sounds of an orchestra. He considered it his sacred duty to fulfill it. This all happened not in front of the senior leadership, but in front of ordinary people. And it was significant that money was paid for it. And few people know that each instrument then had its own prices. Valentin knew that his work – carrying a large, weighty drum in the funeral procession and hitting it – was equal to the most expensive work of a trumpeter, and this was the highest price. Valentin also knew that they would be well fed and of course treated, and this was also quite significant for him. By this time, being in the ranks of the proletariat, Kuryam got a taste for alcohol. And how can you not get a taste? A hard worker, no family, and few worries. And side earnings. Among themselves, the orchestra members called this work by a simple slang word – a stiff. Sometimes he had to participate in processions more than once a day, and often had to travel outside the district. And after the sideline, he immediately had many friends. In Russia, there were always enough people to drink and eat freeload.

Sometimes it was really difficult to take time off from work for ‘a sniff’, sometimes he even hopped over the fence so that the administration would not see him at the checkpoint. The management forgave and appreciated him a lot for the fact that he was a fine turner, could participate in competitions and at the same time do the lowest-paid work, for example, to meekly sharpen bolts. Besides, Valentin never made a row and was not indignant. By nature he was a silent type.

And after ‘a sniff’ he could simply go on the batter for a while. But he went to work regularly.  He still loved volleyball and did not forget about it, though he played less and less often. The team of the village with participation of Kuryam became the champion of the region among village teams and began to defend the honour of the region. During one of the trips, the way of the volleyball players passed through the capital, and there was a transfer.  Someone noticed Valentin's absence. Vyacheslav calmed everyone down, saying:

'He's not going anywhere.'

'Where is he? Does he have relatives here?'

'What relatives are you talking about?! He swore that he would travel all over Moscow, but find some cheap fruit wine like ours.

The team members looked at each other silently, only the leader cursed quietly. Of course, many people did not believe in Kuryam's idea. But after a while he showed up  satisfied and stocked up with bottles. And he was forgiven many times, and he knew there was no one to replace him.

Suddenly, Valentin’s life took a sharp turn. A tall female appeared on the volleyball court. Her name was Tamara. She played well, even better than some men. Everyone involuntarily began to look from her to Valentin, from him to her. And many people decided that they were a couple. And it turned out that they were right. Kuryam changed, he seemed to become even taller and sparkled with new colours. A smile appeared on his face, and his lips began to utter more words. Some friends rejoiced at this event. Others were upset and did not want some woman, whoever she was, to snatch and take Valentin away from their company. Whatever it was, but the volleyball and married couple did not last very long and it broke up. Something didn’t work out there. Having packed her things, Tamara left Kuryam, and soon she left the village. From that time love for women disappeared forever from Valentin’s heart. He began to play Volleyball less and less often, and then completely gave it up. He had two activities left, working on milling machine and lathe, and playing his favorite big drum  in the brass band, and after all this, an indispensable relaxation over a glass of wine. In winter, the members of the brass band had to wash the valves of the instruments with vodka before the start of the funeral procession, so that they would not freeze. Although the big drum did not have any valves, Kuryam took an active part in this. Part of the vodka was used for the instruments, the other part, as they said, for warming up the orchestra’s members. It was not without curiosities. Once the 'blowers' were alarmed by Valentin's absence, but soon he showed up just before the start of the procession, chewing something hastily.

The procession moved and after a while, fellow orchestra members, listening carefully, noticed that the sounds of the drum were getting quieter and quieter. When one of them looked back, he was horrified to see that Kuryam was about twenty paces behind, being led by two old women who held him by arms. They decided to punish Valentin. When they sat down on the straw in the back of the truck to go back home from the village, they started to divide the money they earned. Kuryam was given one Soviet ruble. He silently squeezed it tightly in his big, work-weary and soaked with engine oil fist. Suddenly, everyone noticed that big tears streamed down his face, which he started to wipe with his fist with a ruble clenched in it. There was silence in the back. Then everyone tried to calm Valentin down and said that it was a joke.

Time went on, Kuryam worked at the farming machinery unit, bending over a lathe, or walked in a procession, beating a drum and ringing timpani. Sometimes he only beat the drum with a stick, and his friend Vyacheslav rang timpani. It was necessary to share with a friend. In one of the Mordovian villages, they commemorated separately, there were children in one house, in another one – women, men were in the third house. After the memorial speeches and drinking vodka, someone decided to find out what ‘the blowers’could play. They explained that they could play the funeral march ‘Mother's Tears’, ‘Chopin's Funeral March’, and ‘We fell victim to the fateful struggle’ for Communists and the military.

‘Well, can you play something else?’  someone asked.

‘We can play Krakovyak!’ shouted one of the orchestra members.

‘Maybe you'll play it,’ they asked from behind the tables after another shot.

Taking the instruments, the orchestra members arranged themselves in the right order. Taking a deep breath, the leader shook his head. The room was filled with a dance melody. At first, every man at the memorial table listened attentively and sadly in silence. Then someone started tapping his foot in time, and after a while some men started dancing. Suddenly the door opened, and a kolkhoz farm party organizer walked in. The dancing stopped. The music stopped guiltily at half a note.

‘Well, guys, thank you for coming,’ said the party organizer. ‘But I won't invite you anymore.’

‘They asked us to play,’ said the head of the orchestra band. ‘They rushed to dance themselves.’

‘Whatever,’ the party organizer said firmly.

They were silent on their way home. Someone softly, barely audibly, played the march ‘Mother’s Tears’ on harmonica. It was Valentin's favorite melody, and he, sitting in the back with his eyes closed, and swaying slightly, started to make movements, imitating playing the drum and making quiet sounds.

Years passed, and life of people and the village did too. Over time, the sounds of the brass band were not heard. Other musical instruments have replaced it. At first, the volleyball courts were emptied, and then disappeared. Interests changed quickly.

George remembered a case that led him to the workshops of the district farming machinery. In the turnery he saw an elderly worker at the lathe, sharpening some detail. When he turned off the machine and raised his head, George hardly recognized Valentin known as Kuryam in him. He was wearing three glasses. Two on the eyes, and the third pair was located on his forehead. He was dressed in dirty greasy robe and had a tired look.

‘We-e-ell… it’s crazy how life changes us,’ thought George.

Then much later, in a conversation with his childhood friend Valery, who was of the same age with George,  he learned that Kuryam passed away.

‘He had just made it to  retirement and only received a pension once. Recently, he didn’t live but existed. His mother died, so he lived with whatever was at his hands, and of course he drank.

After a short silence, Valery continued:

'You know, when there were conversations about Boris  Yeltsin, after drinking with friends, he suddenly said: ‘We played volleyball with him.’ Someone almost choked on a snack, and someone knocked over a glass out of surprise. Then they smiled, some even laughed. Mostly they did not believe it. And he said to them: 'He came to Kazan when he played for the Sverdlovsk team, and I played for the Kazan  team. Then we went to Sverdlovsk.' Look at him, when he's sober, he's silent, but when he drinks he remembers about Boris Yeltsin every now and then. And when he became president, the men, knowing Valentin's difficult life, started to make fun of him: 'Why don't you ask Yeltsin to help you. You played volleyball with him.' Valentin just brushed it aside, saying: 'We didn't play together, I told you. He played for Sverdlovsk, and I played for Kazan.' And his friends said to him: 'You played badly, Valentin. You spiked well, but you probably didn't jump that well. You see how far Yeltsin has come.'

George listened to his childhood friend and wondered whether to believe him or not. But he knew for sure that Kuryam played for the Kazan team, and who knows whether they met with Yeltsin or not. He also knew that Valentin, nicknamed Kuryam, had never been caught lying. However, who knows, but, on the other hand, why would he lie.

After a pause, George asked Valery:

'Tell me, where did the nickname Kuryam come from and what does it mean?

I' don't know,' he replied.

Later George reflected that maybe as a child, Valentin's his mother spoke to him in the Ukrainian manner:

Go feed the chickens* outside.

And at that time, one of his comrades heard it. Only God knows.

Note: Kuryam is a Ukrainian spelling of the word 'Chickens'.

 

SYSTEM

Sashka did not remember exactly how and when he started using this expression, perhaps in the sixth grade, or maybe later or earlier. It was after his acquaintance with arithmetic and mathematics, that’s for sure. He remembered how they wrote these sticks with hooks in pencil first, probably for six months, and then they wrote letters and numbers.  He seemed to do well with letters, but there was a rub with numbers. No, he counted well, and he could count with his fingers and counting sticks, which he cut and shaved out of willow twigs with a penknife. But when they started to write numbers and made it to the number four, for some reason he could not figure out how to distinguish it from the letter ‘Ч’ (che). Then the teacher decided to come to his aid. She took her chair from the teacher's desk, turned it upside down and, holding it in her hands, and looking at Sasha, said:

‘Look, what figure does it look like?’ and she answered it herself. ‘It looks like number four. So, Sasha, remember, the chair turned upside down, this is the number four. A chair means four. The chair has four legs.

And he remembered. Yes, he remembered it so well that when he started counting: one, two, three, then he said the word ‘chair’. After that, the classroom exploded with friendly children's laughter and exclamations:

‘Sanek, what chair? After three comes four!’

And when lessons were over, Sasha liked to be alone. It gave him great pleasure to potter around in the garden, and sometimes he went to the field or meadows, and there was a small river nearby. Here he calmly counted out loud:

‘One, two, three, four, five…’

Then he started having problems with this round wheel, that is, zero and the letter O. Here he could not comprehend much.

Firstly, Sashka could not understand why and what for zero is needed, if it means nothing, well, nothing means nothing. Nothing, that's all. So why stuff your head with nonsense. And then what is the correct way to pronounce it: zero or cero? And when the teacher said that the Russians got zero, when Peter I was learning to build ships in Holland, and brought this knowledge from there. After that Sashka involuntarily thought:

‘Why did he even do it, that Peter?’

One day he overheard an argument between his father and a neighbour when they were calculating something and, having memorized the expression, the next day he asked the teacher:

‘What does ‘Zero point hell tenth’ mean?’

The class involuntarily fell silent. The teacher was silent for a second and even blushed a little, then answered:

‘Sasha, this is how people say about small quantities. Well, it means something close to zero.’

‘So Dad and the neighbor were definitely counting the salary,’ concluded Sashka.

‘Sasha, there’s also an expression ‘A big fat nothing,' the teacher continued. 'This is how they call a person when he or she is considered of little or no value at all. So everyone should study better to become a noticeable person, and not 'A big fat nothing'.

The farther in, the deeper. There were different systems of equations in mathematics, and then Sashka completely got confused. He was stalled, in short. He realized that in this matter, in these systems, he is really a big fat nothing. Sitting at his desk, the words were spinning in his head: zero, zeros, system, systems. And he did not notice at all how he started saying out loud: ‘the system of zeros’, which is used in cases when he could not solve an example or a problem. That’s because when he was called to the blackboard, and he did not know or did not learn the lesson well, he came to the blackboard, sighed and, scratching his head, involuntarily said:

‘We-e-ell, it’s a system of zeros…’

Then his friends, noticing his concern, asked him:

‘Well, Sanek, are you solving the system of zeros?’

And now, when any difficult life situation arose, he said to himself or out loud, intentionally or unintentionally, that this was a system of zeros, which in his opinion would be difficult to solve.

He graduated from high school. In order to stay away from mathematics and numbers, he entered the agricultural institute. He studied to be an agronomist, came to work in his native collective farm. But no such luck, the numbers appeared in his life again. A plan was at the core of everything, and, as you know, it descended, what a word, in numbers, and in percentages. And you have to fight for this plan, and you have to implement it no matter what.  At least one hundred and one-tenth percent. That was the system of zeros here. You were walking, you were striving to implement the plan, and this plan was escaping from you. And when you implemented it, the plan was certainly increased. In short, it was the horizon. And the pendulum of the implementation of the plan sometimes constantly swung in one direction, then in the other, like life itself.

At that time, the first artificial satellite was launched by the Soviet Union. At night, people left their houses and looked at the sky, trying to see a glowing dot. That’s a system of zeros.

Sashka also looked at the sky, but mostly during the day. He learned the saying from childhood well: ‘If it rains, if there is thunder, we don’t need an agronomist!’ And he waited for the rain, even prayed that it would rain. Everyone knew, three good rains at the right time and you have the harvest in your pocket. And then there’s corn, if you want, plant it and if you don’t want, plant it anyway. It was also a system of zeros.

And life passed, and it passed so quickly that it had to be counted not in years, but in decades.

Sasha had a family, children – this was of course the greatest joy.

And the whole country rejoiced at the first man in space. What an elation it was!

Sasha was given a collective farm apartment –  it was also a joy.

His friend got a comfortable apartment in the Khrushchev-era house in the city, although at that time many lived in the private sector in barracks or communal apartments. There weren't many telephones and televisions yet, but very good programs were shown on TV, and probably everyone watched hockey and cheered for the team, for the country!

At the same time, some started wearing foreign clothes. Well, gradually, people scolded the authorities in the kitchen, read the forbidden ‘samizdat’, but they were also proud that they lived in a strong and not bad country. Relationships between people were warmer and more humane. Neighbours came to visit in a simple way, despite their social status and wealth just to chat and have a heart-to-heart talk. And people knew and respected all the neighbours.

Suddenly, fops started to appear even in the village. They grew long hair and wore flared trousers, or even better, they wore ‘foreign’ jeans. Foreign music started to penetrate the minds, and became very popular among young people.  That’s a system of zeros, sometimes Sasha said.

Mopeds and motorcycles roared on the streets of villages, and adults signed up to buy cars, carpets and vacuum cleaners. Life was changing noticeably.

One day Sashka came to the board straight from the field. In the accounting department he met the chief accountant:

‘Come in, Alexander Nikolaevich, take a look at what thingie they brought to us. Now we will quickly calculate the crop yield.

He saw a device that somewhat resembled an accordion case with a row of windows and buttons on one of the tables. A young man with an important look and knowledge of business was slowly fiddling with this thing.  Alexander came closer. At that time the specialist pressed some key and green lights, which looked like cat's eyes, lit up in the windows. Alexander looked closer and saw flickering zeros.

‘Holy mother! The system of zeros!’ he blurted out suddenly.

‘There are not only zeros here,’ the specialist said, glancing at him, and started to demonstrate with pleasure the calculating capabilities of the device.

Alexander could not take his eyes off the fascinating lights-numbers, and asked:

‘And how does it do all this?’

‘Well, people have come up with the idea to turn information into electrical signals and process it.’

‘How is that? For example, how to turn zero into an electrical signal?’

‘Well, it's easy. Look.’

The specialist turned on the table lamp, then turned it off, turned it on, turned it off, and explained:

‘When it is turned off it is zero, and one when it’s turned on.’

‘But it’s only two digits.’

‘All numbers can be encrypted with zeros and ones, and actually, everything in the world can be represented by them.

On that day, Alexander forgot about all the fields. He stayed up late at the accounting department and even ran for a bottle, and they talked and talked.

He came home late. The children were already asleep, the wife was lying and leafing through a magazine. He undressed in silence and laid down. He tossed and turned for a long time and couldn’t sleep. Then he laid down on his back and said:

‘Do you understand what a system of zeros is there?... Imagine that everything around us, and us too, can be represented by zeros and ones.’

‘How is that?’ the wife was surprised.

‘Like this!’

And he started to retell his conversation with the computer specialist today in detail.

In the end, he told me that in the future we will all sit at home, look at screens and press buttons, and everything will be done by automatics machines and robots.

'He was probably fooling you with smooth talk, he probably wanted to have a drink with you. Let's go to sleep.

Gradually, Sasha started to forget that conversation while doing business. And how can you not forget? The leadership in the country started to change with regular constancy, almost as fast as the numbers in that typewriter. And when a new leader comes, he starts doing things in a new way. People used such phrases as the end of developed socialism, the transition from a planned economy to a market economy, stagnant times, transparency and democracy. The West was not asleep and added fuel to the fire.  All these events in the country were called the times of change. In such times, as Sashka knew, God forbid to live.

'The times of change, but how do we live? Is life bad or not bad?' he asked himself and did not find an answer and added. 'This is a system of zeros.'

And then everyone started talking about economic reform. And then, with its policy, the government completely changed the economy and the political system.

When Sasha came home in the evening, he saw that his son was doing homework and he heard the words: variable value, and then he asked his son:

'Well, tell me, what are you mumbling about variables there?'

'These are the values that can change,' the son replied.

'Look, it's like our life. And how many variables can there be, and can they all be zeros? Tell me.'

'We didn't study this, I don't know.'

' And I know ... as much as you want...' answered Sashka, going to the kitchen, and adding. 'So that no one could ever solve such a problem.'

After eating, he went to bed and muttered something for a long time.

In the night he dreamed of all sorts of nonsense, as if he was summoned to a superior who said:

'Your whole past life is reset to zero and you will have to start all over again, from ground zero!'

'How is it? Why did the result of my life turn out to be zero?' he asked timidly.

'You chose the system of zeros!'

'Does it mean that I didn't play well? If the score is zero-zero on the scoreboard, but I did everything according to the rules!'

'We have told you a thousand times how to do the right thing, but you couldn't care less. Sit down!

'I'm already sitting at the rock bottom!'

'You are sitting here, then sit! Now we'll cut off all your hair, so you have zero hair left ha-ha-ha…'

'Please don't! My wife cuts my hair close cropped at home.'

He begged and begged, but it all reduced to zero.

He even sweated a lot in his sleep.

In the morning, when he woke up, he felt completely broken, as if a tractor with a cultivator had passed over him. After drinking tea, he went to work.

And then a new time came, which many started to call tumultuous.

Недавно в Московском театре «Школа современной пьесы» прошел финал 19-го Международного конкурса современной русскоязычной драматургии «Действующие лица». Пьеса ульяновского драматурга Галы Узрютовой вошла в десятку лучших, была включена в сборник «Лучшие пьесы 2021 года» и представлена в виде двух эскизов на сцене театра.

В конкурсе, организованном театром «Школа современной пьесы», приняли участие 368 пьес из 18 стран от драматургов в возрасте 13-85 лет. По итогам конкурса десятку лучших пьес на сцене театра в формате эскизов представили режиссеры-дипломники мастерской Иосифа Райхельгауза (ГИТИС). Монопьесу Галы Узрютовой Dummerchen выбрали сразу два режиссера – Иван Кузнецов и Александр Битаров, каждый из которых представил свое видение сюрреалистической драмы о личной ответственности, свободе и выборе.

Ранее пьеса Dummerchen стала победителем в экспериментальной номинации международного драматургического конкурса «Баденвайлер 2016», лауреатом конкурса Европейской сети театрального перевода 2018. Пьеса опубликована в немецком журнале "Берлин.Берега" (Германия) и журнале Literratura. В 2019 году автор стала стипендиатом Программы Гёте-Института «Культура в движении»: монопьеса Dummerchen была впервые представлена на немецком языке в театре Atelier в Штутгарте. Ранее пьеса также была представлена на международном фестивале «Баденвайлер» в Москве и Минске.

Напомним, в начале 2022 года на Берлинском кинофестивале состоялась мировая премьера фильма «Страна Саша», снятая кинокомпанией Vega Film по одноименной книге Галы Узрютовой (режиссер Юлия Трофимова).

 

ОБ АВТОРЕ

Гала Узрютова – прозаик, поэт, драматург. Родилась в 1983 году, в Ульяновске. Окончила Ульяновский госуниверситет. Книги: «Обернулся, а там – лес» (Русский Гулливер, М., - 2015);  «Снег, который я пропустил» (Bookscriptor, М., - 2018); «Страна Саша» (КомпасГид, М., - 2019); All the names are occupied, but one is vacant (Proper Tales Press, Canada, 2021).​ В 2022 году снятый по книге «Страна Саша» фильм вошел в программу Берлинского кинофестиваля. Победитель конкурса Музея «Гараж» (2020); лауреат Российско-Итальянской литературной премии «Радуга» (2019); стипендиат Программы Гёте-Института «Культура в движении» (2019); лауреат драма-конкурса Европейской сети Eurodram (2018); лауреат премии интеллектуальной прозы Bookscriptor 2018; дипломант премии Дмитрия Горчева (2017); лауреат международного драма-конкурса Badenweiler 2016; лауреат премии им. Н. Н. Благова (2016); лауреат спецпремии ИД «Русский Гулливер». Тексты переводились на немецкий, английский, словенский, латышский, литовский, итальянский, китайский, украинский. Работала в писательских резиденциях в Вентспилсе, Любляне, в виртуальных резиденциях в Нанкине, Мельбурне.​​ Член СП Москвы. www.galauzryutova.com

 

 

Для работы над нашим благотворительным просветительским проектом «Удивительный мир» мы выбираем настоящих профессионалов своего дела. Давайте продолжим наше знакомство с их опытом!

Одним из самых благородных и открытых сердец нашей команды является Ольга Скотникова – координатор по работе с бизнесом федеральных социальных проектов, основатель социального проекта по трудовой адаптации воспитанников СРЦН и Детских домов «Подарок Судьбы». Эта прекрасная девушка как никто другой знает о том, как найти подход к каждому: от самого маленького, до самого взрослого. На сегодняшний день за плечами Ольги огромное количество организованных благотворительных мероприятий и мастер-классов, экскурсий в разные города и на промышленные производства для детей. А также тысячи детских улыбок, огоньки мотивации в глазах детей, которым открылись горизонты новых возможностей.

Активная благотворительная деятельность Ольги Скотниковой однозначно не остается не замеченной: Ольга является победителем всероссийского конкурса «Доброволец России» и регионального конкурса «Доброволец Ульяновской области».

Человек с большой буквы и с открытым сердцем, Ольга не забывает о постоянном личностном и профессиональном росте и при любой возможности спешит поделиться своим опытом с другими, регулярно принимая участие в международных добровольческих форумах и стажировках.

В реализации благотворительного просветительского проекта «Удивительный мир» значительный опыт Ольги Скотниковой полезен не только в работе с участниками проекта, но и в работе самой команды проекта. Деятельность Ольги вдохновляет и мотивирует нас на плодотворное продолжение проекта с четким курсом на постоянное совершенствование программы проекта.

Май выдался дождливым в этом году. В такую погоду так и тянет домой, где в ласковых объятиях плюшевого пледа и в компании чашечки горячего ароматного чая можно почитать хорошие книги.
А Полина Николаева, пресс-секретарь программы, молодой поэт и литератор из Ульяновска, уже спешит посоветовать вам новую книгу с полки городов ЮНЕСКО! Сегодня наш путь лежит до Милана, а в качестве транспорта – страницы Умберто Эко.

 

Кто такой Умберто Эко?

Умбе́рто Э́ко  – итальянский учёный, философ, специалист по семиотике и средневековой эстетике, теоретик культуры, литературный критик, писатель и публицист.

Умберто Эко родился в Алессандрии. Его отец, Джулио Эко, работал бухгалтером, а впоследствии был участником трёх войн. Во время Второй мировой войны Умберто и его мать, Джованна, переехали в небольшую деревню в горах Пьемонта. Дед Эко был подкидышем, и по принятой в то время в Италии практике фамилия ему была дана муниципальными служащими. В поздние годы жизни Эко его друг обнаружил в библиотеке Ватикана список аббревиатур, использовавшихся иезуитами, в котором ECO означало Ех Caelis Oblatus, то есть «дарованный Небесами». С тех пор Эко полагал, что этим был продиктован выбор фамилии, данной его деду.

Джулио Эко был одним из тринадцати детей в семье и хотел, чтобы его сын получил юридическое образование, но Умберто поступил в Туринский университет, чтобы изучать средневековую философию и литературу, и в 1954 году его окончил (бакалавр философии). Во время обучения Умберто стал атеистом и покинул Католическую Церковь.

Умберто Эко работал на телевидении, обозревателем крупнейшей газеты «Эспрессо» (итал. L’Espresso), преподавал эстетику и теорию культуры в университетах Милана, Флоренции и Турина.

Умберто Эко затрагивал широкий спектр вопросов на протяжении плодотворной научной карьеры. Он занимался исследованиями средневековой и современной эстетики, массовой культуры, разработал собственную теорию семиотики. Одной из центральных для него была проблема интерпретации: взаимоотношения читателя и автора, «роль читателя».

Эко долгое время занимался изучением различных форм культуры – от «высокой литературы» западной традиции до массовой культуры. C одной стороны, его исследования отражали происходившие эпистемологические изменения в статусе элитарной и массовой культуры, приведшие к постмодернистскому размыванию границ между двумя областями. С другой стороны, Эко рассматривал культурное поле в холистском ключе, как область символического производства, где обе формы культуры не просто сосуществуют, а являются взаимозаменяемыми и взаимодополнительными. В 1960–1970-е годы Эко придерживался модернистского подхода в анализе культуры; в сфере его интересов были популярные романы XIX–XX веков и различные формы массовой коммуникации. В монографии «Апокалиптические и интегрированные интеллектуалы: массовые коммуникации и теории массовой культуры»  учёный обсуждает широкий спектр тем: комиксы, музыку, радио, различные литературные жанры (научная фантастика, готика, нуар). В «Деле Бонда»  анализируются генезис и структура романов о Джеймсе Бонде, их социальные и идеологические модели, воздействие книг и фильмов на читателя и зрителя. В сборнике «Супермен для масс»  учёный рассматривает романы-бестселлеры XVIII–XX веков – от Уильяма Бекфорда и Александра Дюма до Яна Флеминга. Наиболее ярким образцом критики современных «мифологий» является очерк «Миф о супермене», включённый затем в книгу «Роль читателя. Исследования по семиотике текста». Анализируя мифологическую структуру сюжетов о Супермене, Эко показывает абсурдность, парадоксальное несоответствие между виртуальным всесилием героя и малым масштабом его реальных дел. Согласно Эко, такой парадокс неизбежен: миф заключает в себе идеологическое послание. Супермен должен вершить добро с помощью малых дел, поскольку он есть «совершенный образец гражданского сознания, полностью отделённого от сознания политического», не способного к целостному осознанию мира.

 

Семиотика

Отталкиваясь от ранних работ по средневековой эстетике и литературоведению в 1970–1980-е годы учёный разработал теорию семиотики. В работе «Отсутствующая структура: введение в исследование по семиологии» Эко критикует положения структурализма, неосознанно претендующего, по мнению Эко, на статус новой религии с божеством-структурой в центре. Учёный отвергает онтологический подход к структуре (в природе и культуре не существует никаких «пра-структур») и рассматривает её в методологическом плане, как действенную модель, а не объект исследования. «Модели – не что иное, как чистые оперативные фикции», пишет он. Автор привлекает множество примеров из разнообразных областей человеческой деятельности, среди которых архитектура, живопись, музыка, киноискусство, реклама, карточные игры. Работа «Форма содержания»  рассматривает вопросы семантики.

Семиотическую концепцию Эко развил в главных трудах по семиотике – «Трактате по общей семиотике» и «Семиотике и философии языка». В «Трактате по общей семиотике»  учёный систематизирует современную семиотику и обращается когнитивно-интерпретативной семиотике Чарльза С. Пирса, пытаясь совместить её со структуралистским подходом Луи Ельмслева. Обращение к Пирсу позволяет переосмыслить положения ранних работ и выйти за рамки структурализма: Эко постепенно переводит структуралистские коды в теорию интерпретации, такую версию семиотики, в которой конструирование значений является динамическим процессом. Эко отталкивается от идеи Пирса о «неограниченном семиозисе», однако стремится избежать бесконечного количества значений и, одновременно, унивокальности; неограниченный семиозис становится чем-то вроде средней позиции по отношению к позиции читателя и больше соответствует «интерпретанту» Пирса (узнавание чего-то нового о «значении» при понимании знаков).

 

«Пражское кладбище»

Шестой, самоновейший роман Умберто Эко «Пражское кладбище», весьма оперативно переведенный на русский язык, – это книга о нацизме, пусть ее действие и заканчивается в 1898 году, покрывая собой вторую половину XIX века от Гарибальди и Парижской коммуны до Фрейда, Вагнера и Достоевского. Герой романа, капитан Симоне Симонини, по сути, становится архитектором Холокоста – он создает текст печально известных «Протоколов сионских мудрецов»: как будто на еврейском кладбище в Праге (отсюда и название романа) собираются ночью желающие захватить мир раввины, «двенадцать человек, укутанных в темные плащи».

Тем самым Симонини дает импульс, который через публикатора «Протоколов» Сергея Нилуса и проникшегося ими Адольфа Гитлера полвека спустя приведет к «окончательному решению еврейского вопроса».

«Пражское кладбище» – во многом парафраз других книг Эко, причем парафраз парадоксальный: тут есть текст, который убивает («Имя розы»), придуманный мировой заговор («Маятник Фуко»), человек, который становится двигателем истории («Баудолино»), – словно бы 80-летний патриарх итальянской литературы решил свести воедино волнующие его темы в ударном контрапункте. Что роман посвящен истокам фашизма – неудивительно. Ничего ужаснее человечество не придумало, и стоит потрудиться, чтобы понять, как события 1933-1945 годов стали вообще возможны.

При этом роман напоминает авантюрные книги Дюма (который, как и другие известные люди, появляется тут в эпизоде): родившийся в 1830 году в Турине капитан Симонини – лжец, предатель, убийца, циник, бахвал, закомплексованный кретин, корыстолюбец, фальсификатор, сотрудничающий с разведслужбами дюжины стран, – участвует в больших событиях, стоя как бы за спинами великих и иногда вонзая в эти спины кинжал-другой. Он присоединяется на время к гарибальдийской «Тысяче», сам организует и сам же разоблачает заговоры карбонариев, гуляет по улицам Парижа в дни Коммуны, подделывает письмо, из-за которого арестовали Дрейфуса, и так далее, и так далее. Обо всем этом мы узнаем из дневника Симонини, который ведут два человека – он и некий аббат Далла Пиккола (нам сразу дают понять, что ко всему прочему капитан страдает раздвоением личности).

Делом всей жизни для Симонини становится живописание «иудейского сходбища» в Праге. При этом герой – не антисемит, он всего лишь человек, пронизанный, как и почти все мы, национальными предрассудками, достаточно циничный, не имеющий никаких идеалов, включая идеал расовой чистоты. Цель Симонини куда более банальна – он хочет продать сведения о воображаемом заговоре кому-нибудь, кто их купит. Поэтому без разницы, кто именно собирается у него на кладбище – иезуиты, масоны или евреи. Последние попросту удобнее.

Как говорит герою Рачковский, глава русской агентуры в Париже (простите за длинную цитату, но она необходима): «Я не собираюсь уничтожать евреев. Я намерен морально укреплять моральные устои русского народа... Нужно иметь врага... Порядочный враг, устрашающий и узнаваемый, должен быть прямо в доме или у самого порога дома. Вот поэтому евреи. Провидение Господне ниспослало нам их. Так используем, черт возьми, и да ниспошлет он всегда нам еврея или двух, чтобы было кого ненавидеть. И бояться. Дарить надежду собственному народу – именно для этого нужен враг... Все канальи беспокоятся о чистоте своей канальей расы. Нация – это из лексикона обездоленных. Самоосознание строится на ненависти. Ненависти к тем, кто отличается. Ненависть необходимо культивировать. Это гражданская страсть. Враг – это друг всех народов. Нужно кого-то ненавидеть, чтобы оправдывать собственную мизерность. Ненависть – истинная природная страсть. Аномальна как раз любовь. За нее Христа и распяли. Христос выступал против человеческой природы... Ненависть греет душу».

«Пражское кладбище» – о ненависти и, если угодно, о дьяволе, который может сидеть в каждом. Умберто Эко доказывает простую и жуткую теорему: «Симоне Симонини, сборный герой, принявший в себя черты и поступки множества различных людей, в определенном смысле существовал. И даже, вынужден сказать, существует среди нас». Еще это роман о том, как фантазия, выдумка, фальшивка, пробуждающая ненависть (к кому именно – неважно, антисемитизм тут наиболее показателен), мало-помалу превращается в реальность, так что и сам выдумщик в конце концов в нее верит. «Пражское кладбище» рассказывает о безумии, слишком распространенном для того, чтобы оно считалось безумием. Это смелая книга. И, мягко говоря, актуальная.

Найти произведение Вы можете на полках любого удобного Вам отделения централизованной библиотечной системы города Ульяновска, а дирекция программы «Ульяновск—литературный город ЮНЕСКО» всегда открыта для интересных литературных бесед!

 

 

Дирекция Программы «Ульяновск – литературный город ЮНЕСКО» продолжает публиковать работу студентов-практикантов 2 курса магистратуры Института международных отношений, факультета лингвистики, межкультурных связей и профессиональной коммуникации Ульяновского государственного университета (Крашенинникова Екатерина, Храм Мохаммад,  Скворцова Ксения, Алиева Диана, Парфенова Мария, Терехина Анастасия) по переводу на английский язык повестей и рассказов ульяновского автора Валерия Ерёмина.

Об авторе:

Ерёмин Валерий Александрович – поэт и прозаик из рабочего посёлка Сурское Ульяновской. Он является членом Союза журналистов РФ, Союза писателей России, председателем Сурского литературно-поэтического объединения «Промзинские слоги». Валерий Александрович – постоянный автор «Литературной страницы» районной газеты «Сурская правда», имеет публикации в областных литературно-художественных альманахах «Карамзинский сад» и «Симбирск», автор нескольких сборников рассказов и стихов. 

Сегодня Вы можете прочитать повести и  рассказы из книги «Разговор», 2021 года издания, художественный перевод которых подготовил студент из Ливана Храм Мохаммад.

Студент считает, что участие в работе переводческого центра – это прекрасная возможность улучшить качество работы, быть более точным и опытным. Мохаммад отметил, что его качества – энтузиазм и стремление внести свой вклад в успех благодаря тяжелой работе, вниманию к деталям, самоотверженности и отличным навыкам перевода. Мотивирован учиться и работать усерднее. Всегда позитивен и готов работать лучше и создавать лучшие художественные тексты.

Исходя из своего опыта студент отметил самое важное, чему стоит следовать при подготовке перевода:

- Планируйте: эффективное выполнение поставленных задач в требуемые сроки.

- Работайте максимально эффективно.

- Обязательно отредактируйте переведенные тексты.

- Исправьте все ошибки.

- Устраните «неловкости», например, любые утверждения или предложения, которые могут привести к «культурному столкновению».

- Изучите и используйте лучшие и эквивалентные термины.

- Несите ответственность за то, что переводите.

 

Приглашаем к прочтению всех желающих, а также читателей из других стран. Здесь вы можете прочитать повести сначала на русском языке, а затем на английском.

*

*

*

ДЖЕННИ

Когда они встретились вновь, после долгих лет окончания школы, Герка её узнал сразу. Хотя она, конечно, изменилась. Но куда денешь эти глаза, живой и быстрый взгляд. Немного приглушённый голос и жестикуляцию во время разговора. Они вместе когда-то пошли в первый класс этой знаменитой в посёлке «красной» школы, открытой ещё в царские времена. Теперь в ней расположился музей. Уроки проходили в самом просторном светлом классе. Женька сидела в третьем ряду за второй партой. Напротив этого ряда располагалась большая старинная печь «голландка». В классе стояли старые парты с откидывающимися крышками у ящиков, которые порой предательски издавали громкий звук в ненужный момент. На партах были углубления для чернильниц непроливаек и перьевых ручек с пёрышком одиннадцатого номера. Женька ничем не выделялась и не отличалась от других учениц-одноклассниц. Жила она рядом со школой можно сказать совсем близко и иногда на большой перемене могла сбегать домой, чему ей многие завидовали. Однажды мы её увидели с отцом. И он на нас, и особенно на ребят, произвёл впечатление. Помню, потом кто-то сказал Женьке:

- Он на Будённого похож.

Другой тут же заспорил:

- Не. На Чапаева.

- Мамка дома, за его усы, Чапаевым называет, – простодушно уточнила Женька.

Но самый запоминающийся случай с Женькой был другой и он, конечно, вспомнил его, но об этом позже. А сейчас она быстро говорила, стараясь придать некоторое изящество словам. Жила-то ведь она теперь в Москве. Вращалась по её словам в театральных кругах. Тужила, о ранней потере мужа, о быстро как-то выросшей дочери, которая теперь рвётся за границу и о многом, многом другом. Потом она как-то сразу вдруг перешла на простой знакомый и родной, более привычный язык. И вдруг казала:

- В местной газете рассказ прочитала. Твой што ли?

- Наверно, мой, – немного смутившись, ответил он.

- Так они что же фамилию как написали? Вместо буквы Ё, букву Е напечатали, – слегка возмутилась она.

Он, молча и внимательно, посмотрел на неё.

Она перехватила и, прочитала его взгляд, и, переводя тему, быстро спросила:

- А ты Фильку помнишь?

Он немного притворно и удивлённо приподнял брови. Хотя всё отлично понял.

- Ну, Вовку, Вовку. Он же наш однокашник. Вон там, на той улице жил, в Вальковке, – и она показала рукой. – Он, по-моему, даже твоим друг был.

- Ах, ну, да… Я сразу-то и, да ты ещё так сказала. Он ведь теперь доктор, профессор, заведующий кафедрой.

- Да у меня пол-Москвы профессоров знакомых. Жаль фотки не со мной. В следующий раз пойду, захвачу, встретимся, я тебе покажу. Ты лучше скажи, как его найти, говорят он здесь. Я с Верой говорила, надо встретиться. У неё на работе машина, отвезут на природу. Посидим по пять капель выпьем, поговорим, вспомним школьные годы. Ты как? Жена-то отпустит?

- Я, конечно, не против и дома меня, думаю, правильно поймут.

- Ну, вот и отлично, а с Владимиром Викторовичем обязательно надо встретиться. Он говорят один.

- Я тебе ничего не могу сказать, я его ещё не видел, – сказал он, хотя слышал, что у Вовки там что-то такое, и он полностью ударился в науку. Много мотался по стране, ну вот и результат.

- Ладно. У тебя телефон есть? Хорошо. Слушай, а может мы сейчас, к нему забежим, предупредим.

- Нет. Я не могу. Работа. Может ты одна. Давай я тебе расскажу, где он живёт.

И он как можно подробней стал объяснять.

Вскоре Герке позвонили. В трубке он услышал голос Веры, а на её фоне, так сказать на втором плане, щебетание Евгении.

- Так. Сейчас за тобой заедет машина, ты ничего не бери, у нас всё есть, а потом за Володей.

И вот они все в машине. Владимиру почётное место впереди рядом с водителем. Под работу мотора уазика и лёгкие встряхивания на неровностях дороги, разговор тоже был немного неровным. Обменивались отдельными весёлыми малозначительными фразами и громко, громко смеялись. Из этого было видно, что все были рады этой встрече.

Местность, где они родились, по воле Бога и судьбы, была великолепной. И когда машина по дороге, по улице поднялась и ехала к лесу, все невольно повернули головы направо. Там, за стёклами была настоящая красотища и они разом замолчали. Их взгляд заскользил по волнам леса на буграх. Вот она Стрелка, Кубышка, а там легенда посёлка Никольская гора. За ней берег реки, дальше до самого неба лес и поля. А здесь совсем рядом под буграми прячутся в зелени дома старинного родного посёлка и всё это под голубым бездонным небом с застывшими в нём белыми воздушными облаками. Боже мой! Какой подарок на короткий жизненный миг им был дан.

Тем временем, машина нарушила тишину леса и запетляла по ленте дороги, идущей под уклон, которая быстро, быстро раздвигала зелень кустов и деревьев.        

  Они вновь наперебой заговорили, загалдели. До Герки долетали отдельные слова. Красотища, чудо, диво, невидаль, прелесть, очарование, великолепие!

И так до самого места, до поляны на берегу озера. Место, где они расположились, называлось «Кресты». Это была старица реки. Выгрузив припасы, уселись на цветное покрывало, так гармонировавшее с цветами, растущими на поляне. Некоторое время молча, вдыхали дурманящий и пьянящий воздух, обводя взглядом окружившую красоту.

А потом, после выпитой рюмки их как прорвало.

- А вы помните? Помните? И над поляной стали звучать воспоминания как многоголосая красивая песня, отбрасывая их в такое далёкое детство и юность. Разом не стало ни профессоров, ни начальников. Они вновь стали учениками. Герка смотрел на друзей и с радостью думал: - «Какая же это хорошая, славная вещь, добрая школьная память!»

Вдруг в Женькиных руках появилась какая-то колода. Герке вначале показалось, что это карты, но приглядевшись, он понял, что это фотографии.

- Это откуда у неё фотки? – возник у него в голове вопрос. – Она вроде бы в школе фотографией не увлекалась. Интересно.

- Здесь мы с Горбачёвым, – передавая немного удивлённому Владимиру фото, сказала Женя. – А здесь с Райкиным, а вот тут с Пугачёвой, а на этом фото… Перебирая фотографии с многозначительным видом говорила Евгения.

- Вы не удивляйтесь, Женя в администрации театра Райкина трудиться, вот и нафоткала, пользуясь моментами, а сейчас хвалится, – внесла некоторую ясность Вера.

Все молча, с некоторым интересом и недоверием рассматривали и передавали друг другу фотографии.     

Потом кто-то сказал:

- Конечно, всё это распрекрасно, но у них своя жизнь, а у нас своя. Ты, Евгения, нам лучше из свой школьной жизни, что-то такое, с ног сшибательное  выдай.

- Есть у меня эдакое, да вы сами знаете, только почему-то молчите. Разве не помните, как я в начальной школе из-под парты ручеёк пустила до самой голландки. Я помню, руку поднимала, поднимала, отпрашивалась, отпрашивалась, а меня из класса не выпускают. Ну, вот в результате и опсисидилась.

Герка с одобрением посмотрел Женьку и подумал:

- Здорово она с небес на грешную землю опустилась! Правильно сказано, что мы все родом из детства и все без штанов когда-то бегали. А потом уж кому как повезло. Кому какая судьба злодейка выпала. Что в тебя матушка природа вдохнула. Ну и от самого, конечно, много зависело.

- Не ожидал я от тебя таких откровений Евгения, – изрёк Владимир.

- А что здесь такого? Герка пусть даже напишет, я не против. Ты как Георгий?

- Надо подумать, – с осторожностью ответил Георгий.

- Чего тут думать. Надо налить и выпить за наших школьных друзей и нашу дружбу, – предложила Вера.

Прошли ещё годы. Георгий встретил Веру. Они вновь стали вспоминать друзей.

- Как там наша Евгения? – спросил он.

- Так она недавно приезжала. Ты же знаешь, у неё брат умер, и она приехала дом продавать. Я её уговаривала не надо, отремонтируй, будешь на лето на родину приезжать. Сказала ладно, подумаю, а сама взяла и продала, видишь ли, ей к дочери за границу ехать надо. А она у неё, сколько уж стран сменила? Познакомится с мужчиной по интернету ну и к нему. Вот так и кочует. Я ей как-то звоню тут и говорю: «Здравствуй Женя! Как живёшь? Как дела?» А она мне: «Да-да! Я Дженни! Я Дженни! Я слушаю вас! Я слушаю!». Ну, я ей по-русски несколько слов и сказанула, а она трубку бросила. Думала наверно, что ей из-за границы звонят. Дженни.  

 

ФЕРМЕР

Герку нашли в классе основ информатики и вычислительной техники. Он преподавал этот новый никому не ведомый в те времена предмет в посёлке, в училище. Объяснять приходилось на пальцах, с мелом у доски. Спасибо директору, тот где-то раздобыл с десяток программируемых микрокалькуляторов. Какая никакая, а вычислительная техника.

- Иди тебя кто-то к телефону требует, – заглянув в класс, сказал дежурный учитель.

Зайдя в учительскую, Герка взял лежавшую на столе телефонную трубку.

- Да, – сказал он и услышал знакомый голос друга, с которым не так давно работал в управлении сельского хозяйства.

- Привет, у тебя время есть? Забеги, поговорить надо.

- Что там у тебя? Говори.

- Нет, по телефону не могу. Я тебя тут с одним товарищем познакомлю, он с области. Разговор есть.

- Ладно. У меня окно между уроками, зайду.

                                      *

И вот они втроём в кабинете.  Новый собеседник молод, симпатичен. Чувствуется, умён, энергичен. Видна былая комсомольская хватка.

- Ребята, скажу по секрету, грядут перемены.

- Опять перестройка? – не удержался Герка. – Так я ею сыт по горло.

- Зри глубже. Перемены будут большие. И делать надо всё быстро и вовремя. Скоро вы можете взять землю в аренду. Если один, то гектаров пять, вдвоём десять. Закупите технику. Любую и как можно больше.

- На что? – опять не выдержал Герка.

- Будут выдавать беспроцентный кредит. А деньги и цены будут меняться. Не пойдёт дело, всё распродадите, рассчитаетесь и себе ещё, останется. И кто её знает кредит могут и простить.

                                      *

Герка задумался, а потом спросил:

- А колхозы как? Останутся что ли?

- Насчёт колхозов сказать пока ничего не могу.

Герка молчал, а в голове заплясали разные мысли. Ну не мог он вот так сразу кинуться в это дело. Тут надо иметь особый характер.

- А как хозяйство будет называться?

- Фермерское, а вы фермерами.

Герка опять ушёл в свои мысли. Он никак не мог представить себя фермером – владельцем сельскохозяйственного производства.

- И во что же это всё выльется? – Думал он. Будет людям лучше или хуже он не знал, да и не мог знать.

- Трудно вот так сразу составить алгоритм решения этой задачи, – сказал он, вставая со стула. – Спасибо за информацию. Попробую составить программу действий… Извините, но мне на урок. А про себя подумал:

- Там наверху алгоритм и программу за нас кто-то уже составил, а кто и как выполнять будет, это вопрос уже другой.

 

ФРАМ ИЛИ КАК СТАНИСЛАВ ШТАНЫ ПОТЕРЯЛ

Мы встретились с ним после того как он однажды увидел меня с собакой, которую я вёл на поводке. В этот раз Станислав спросил меня:

- Это что, твоя собака была? И какой же породы, я не понял?

На что я в шутку ответил ему:

- Собачей. Вот сам посуди, если мать спаниель, а папа дворецкий. Какой она будет породы? И мы оба рассмеялись.

- Ты вроде охотник? Как же так?

Да какой я теперь охотник? Название одно. Возраст сам понимаешь, так выеду иногда, пройдусь с ружьишком. В общем, душу отвести, успокоить. А это внуку завёл, случай подвернулся, а то он года два тростил: «Деда давай заведём собачку».

Станислав был старый, заядлый охотник и рыбак. Жил он недалеко от Москвы и много поколесил в поисках хорошей охоты и рыбалки. В наши края его привела судьба, а вернее жена. Она была родом из наших мест. Остался у неё здесь родительский дом, в который они регулярно наезжали. С ранней весны и до поздней осени обитали в нём. Копались в огороде и очень часто выходили на природу. У жены была большая страсть к рыбалке, да и на охоту она с ним, как говорил Станислав по молодости частенько выезжала. Нет, она не охотилась, конечно, но всё же. Водили они и собак в своё время. И Станислав порой очень любил рассказывать про охоту, и о своих приключениях. И в этот раз он тут же подхватил тему о собаках.

- Ты знаешь, какая у меня собака была? Английский понтер. Кобель. А какой окрас. Сам белый и по нему светло-коричневые большие пятна. Залюбуешься. Ну, а родословная вообще, родители чемпионы московской области. Представляешь? Экстерьер – заглядишься. Верхнее чутьё метров за двадцать.

В это время к нам подошла жена Станислава Элла, прислушалась и, поняв в чём дело, присоединилась к нашему разговору:

- Да, симпатяга был, красавец и такой умный, добрый и послушный.

- А кличка у него была Фрам, – сказал Станислав и посмотрел на меня.

Я, конечно, не понял и переспросил:

- Это что же такое? На каком языке?

- Это на шведском, в переводе на наш, означает «Вперёд», – ответил Станислав.

- На каком шведском? – сказала Элла. –  Фрам. Это на норвежском.

Разгорелся не большой спор, который ни к чему не привёл, и чтобы его прекратить я спросил Станислава:

- Ну и как ты с ним, с Фрамом?

- Как, как на показах участвовал.

- А я ему говорила не надо, но он меня не слушал.

- Меня после этих показов и демонстраций многие охотники просили продать его. Да разве я мог. Я столько труда в него вложил. Дрессировал, натаскивал. Каждый божий выходной на луга, на поля там, у Москва-реки.

- Да уж, внимания ему было чересчур много, – с не большой обидой заметила Элла. – Ты лучше расскажи про штаны.

- Про какие ещё штаны? – сверкнув взглядом на Эллу, сказал Станислав и спросил меня. – А ты знаешь, как переводится понтер? Нет? Стрела.

- Это почему? – удивился я.

- А ты видел, как понтер на охоте работает? Он когда, учуяв птицу, в стойке стоит, весь вытягивается от кончика носа до кончика хвоста и нацеливается, в общем, в стрелу превращается, – вдохновенно изрёк Станислав.

- Нет, ты всё-таки про штаны-то расскажи, – вновь произнесла Элла.

- Ты, что ко мне со своими штанами пристала, – не вытерпел Станислав.

- Не с моими, а с твоими, – уточнила она. 

- Да расскажу, расскажу. Что тут такого? Ты понимаешь, я однажды с Фрамом отправился за Москву-реку, на поляны натаскивать его. В общем, учить ходить в поисках птицы челноком. Погода была хорошая, можно сказать отличная. Утро. Солнце встаёт и потихонечку по небу шагает, а мы с Фрамом по лугам. Чувствую, начинает припекать. Я вначале рубашку снял. Положил в сумку из-под противогаза.

- Короче, снимем майки, покажем телосложение, – уточнила Элла. – Там же на реке-то женский пол стал наверно появляться.

- Да, да появляться, а показать в то время у меня было что. Накачан. Мышцы были. Короче всё это ерунда. А трава зелёная и немного высокая идти мешает. Штаны в ней путаются и цепляются. Ну, я взял и снял их. Остался в кроссовках и плавках. Попробовал штаны в сумку, засунуть, не лезут.

- Если уж показывать телосложение, то конечно полностью, – съязвила супруга. 

На что Станислав только махнул рукой.

- Иду, перекладываю штаны из руки в руку, а то порой на плечо положу. Тут надо с собакой работать, а они мешают.

- А ещё никто не мешал? – спросила Элла.

- Да брось ты свои шуточки. Ну, я их в сумку всё-таки пристроил, правда выглядывают, но думаю ладно, и так сойдёт. В общем, нагулялись мы Фрамом, натрудились, устали, думаю домой надо собираться и выбираюсь на дорогу. Хотел одеться, а штанов с рубашкой нет. Меня как прикладом от ружья по голове шарахнули. Как думаю домой в город с пересадками на автобусе ехать? Это ведь сейчас, на спор, голыми, в метро проедут. Мы же по-другому воспитаны. Помню парнишкой, на речке друзья штаны спрячут, так до ночи и купаешься. Стыдно домой в трусах идти.  В общем, я туда-сюда, говорю Фраму, ищи, а он на меня своими умными глазами смотрит и кажется, хочет мне сказать: «Ты же меня штаны искать не натаскивал».  

- И как же ты? – спросил я.

- Всё так же, помотался, а вечером билет взял и в автобус. Захожу и говорю: «Граждане-товарищи, так, мол, и так, извините, с Фрамом осечку дали и нюх совсем потеряли, да и не только нюх, но и рубашку со штанами». Посмеялись и поехали.

- Ты наверно после такой натаски всех дичью закормил? – спросил я.

- Чего там закормил. Украли у меня Фрама, – погрустнев, ответил Станислав.                

- Как украли?

- Очень просто. Элла выпустила из квартиры погулять, сама следом выходит, а его нет.                                   

 

ЧЕРНИКА

Сергей был страстный, пламенный любитель естества природы. Он дня не мог просидеть дома без вылазки на неё милую, родимую. Чем только он не увлекался. Он и рыбачил, и охотился, но особой его страстью и влечением было собирательство. Трудно было сказать, чего он не собирал. Полыхнёт весенней синевой небо, всплакнут берёзы вешней слезой-соком, он тут как тут, набирает дурманящий, пьянящий напиток. Сойдёт снеговой покров, выглянут на свет божий первые грибы сморчки, и он в лесу с корзиной. А там смотришь и пошло, и закрутилось, и завертелось. Пробился, показался на лугах и заиграл весёлой зеленью дикий лук и распустил нежные листочки дикий щавель. А тут сморишь, вспыхнули, загорелись ярко-красными огоньками и задышали сногсшибательным, неподражаемым ароматом ягоды земляники, а за ней по буграм и полянам в сочной траве стала прятаться и хорониться, знатная, крупная клубника. По берегам рек и речушек рядом с черёмухой в затенённых местах и на окраинах болот притаилась смородина, поблескивая чёрными глазками из-под сочных резных листков.  А где-то рядом укрылась и залилась румянцем от смущения красная смородина. А совсем недалеко на молодых вырубках под блестящей листвой начинает зреть медвежья ягода-малина. И так до самой глубокой осени. И ведь кругом, везде успевает Сергей. Ты только его спроси: «А ты орехов насобирал?» И можешь услышать ответ: «Нет, в этом году лещина не цвела». «А грибов?» И ты услышишь, каких, где, когда и сколько он собрал. Даже когда в наших местах неурожай Сергей может махнуть, рвануть, так сказать за сотни верст. Вот такой уж он. Но рассказать я хочу вам о чернике. О Серёжкиной чернике. 

Сергей, в общем-то, не из наших мест. Приехал учиться в училище, после окончания женился на местной девушке, да так и остался.

Во время учёбы он не показывал особо блестящих знаний. Сидел всегда за последним столом. На полученные двойки реагировал спокойно, говоря: «За год всё равно трояк будет обеспечен». Но он был добродушным и трудолюбивым. Любил друзей и учителей. Обожал подготовить доску к уроку, расставить пособия и развесить плакаты. Верхом всего для него была практика. Там Сергей мог горы свернуть. 

После окончания учёбы, он как-то быстро и живо, в своё удовольствие изучил и полюбил природу наших мест. Эту речку, эти леса, луга и поля и хорошо ориентировался, легко и без особого труда находя нужные ему места.

Встречаясь с бывшими учителями, интересовался их жизнью и с большим удовольствием рассказывал о своей, и уж всегда приглашал с собой на природу. И вот однажды он встретил свою бывшую математичку, которая когда-то нещадно ставила ему двойки, но всегда регулярно, в конце концов, выводила так нужный ему трояк. Они разговорились. Та поведала, что нужна черника. Сыну для глаз, как пояснила она. Сергей тут же подхватил разговор:

- Так я в том году столько привёз!

И он, не останавливаясь, начал рассказывать, где был, с кем был и как туда можно легко и свободно, если есть машина добраться. В общем, договорились махнуть, тем более что у мужа учителя математики Татьяны Ивановны, Георгия был автомобиль «Нива». 

И вот Сергей стал звонить и выяснять, когда можно будет поехать. Татьяна Ивановна стала наседать на супруга. А у того, как назло, у машины отказал передний ведущий мост. И он объяснял ей:

- Ну, куда мы в лес на одном заднем мосту поедем, сама подумай.

Сергей по телефону доказывал ничего страшного, что они на простом «жигулёнке» в это место ездили.

Что можно сказать женщине, да ещё математику, которая своими формулами любому ум в порядок сможет привести. И муж согласился.

Сергей, восседая на сидении рядом с водителем лихо, молодецки, весело рассказывал о прошлой поездке за черникой, пока машина легко бежала по асфальту. Но вот за последним селом, где до леса как говорится, было, рукой подать хорошая дорога закончилась, пошли колеи, а прошедшие не очень давно дожди заполнили их водой. Сергей запел другую песню:

- Да, не бойся ты, тут немного, а там лесом песок, дорога кстати, сейчас можно в поле свернуть.

- Сергей, а может это, вернёмся? – сказал Георгий, муж Татьяны Ивановны, сидевший за рулём.   

- Да ты чо, прибавь газу, – сказал бодро Сергей.

В это время машину тряхнуло, она заглохла и остановилась в колее.

- А вот этого не надо было делать, – изрёк Сергей. – Заводи и поехали. Если чо мы с Татьяной Ивановной толкнём. Как вы?

Та молчала. Потом все их попытки помочь машине были напрасны.

- Ладно, – сказал Сергей. – Пойду в село, всё будет хоккей! Смотрите, а вон и трактор. На ловца и зверь бежит, он нас мигом до леса домчит! 

В лесу машину от трактора отцепили. Дорога была влажной, плотной и песчаной. Сергей вновь защебетал:

- Да я, да мы тут… Вы смотрите, как мы с песней преодолеваем эти лужи.

И вдруг дорога стала раздваиваться. Георгий невольно притормозил, раздумывая куда повернуть.

- Давай налево, – скомандовал Сергей.

- Да там дальше лужа и по ней, похоже, давно ездили.

- Чево не ездили, мы в том году, на простеньких жигулях здесь с песней, давай говорю.

И Георгий подался и в тот же момент, можно сказать, влип и крепко. Чего они только не делали: и толкали вперёд и назад, и раскачивали взад-вперёд. И ни в какую. Какой-то сильный «магнит» удерживал машину в глубокой луже. Даже обрубок приличной жерди, применённый Сергеем, не помогал. Вдруг он закричал:

- Ой, ой, больше не могу! Нога, нога! Мышцу наверно порвал.

Он бросил вагу и выполз из лужи на сухое место. Растянулся на траве, на спине, широко раскинув руки и ноги, и тяжело дышал. 

Отдышавшись, произнёс:

- Пойду искать трактор или машину.

Встал и побрёл в известном только ему направлении.

Георгий и Татьяна провожали его молча.

Трудно описать прелести истинно русского леса, его кустарников и цветов, песчаной дороги, болота с застрявшей в нём машиной и голубого солнечного неба с белыми облаками.

Первым пришёл в себя Георгий, всё так же молча, он открыл багажник машины, вынул два пластмассовых небольших ведра и сапёрную лопатку. Они вместе начали откачивать воду из лужи. Вскоре заметили, что вода плохо убывает. Обследовав место, пришли к выводу, что в лужу втекает ручей.

- Так. Это Сизифов труд, – сделал вывод Георгий. – Давай лучше пророем канаву, чтобы воды больше из лужи вытекало.

Обливаясь потом, они прорыли солидную канаву, по которой, из лужи устремилась вода. Они взялись за вёдра. Вскоре воды в луже сильно поубавилось. Георгий завёл мотор, пробуя выехать, но нет. Подкопал под колёсами, результат тот же, песок сразу обволакивал их. Они стали собирать палки и сучки копали и старались подсунуть их под колёса. Георгий вновь и вновь пробовал выехать, но тщетно. Он сел отдохнуть, вслушиваясь в звуки леса, и посматривал на дорогу, ожидая помощи от Сергея. И вдруг он вспомнил о верёвке в багажнике. Она была длинная и прочная. Он достал её. Растянул и привязал один конец за машину, другой протянул к высокой сосне. Достал домкрат и стал прилаживать его к дереву буксировочным тросом. Накинул петлю, верёвки на подвижной элемент домкрата и начал вращать ручку. Верёвка натянулась, и на какие-то миллиметры, как показалось Георгию, сдвинула машину. Он подождал. Перевязал верёвку. Настроил домкрат и начал вращать рукоятку и тут он точно убедился, что машина сдвинулась сантиметра на два-три. Он так обрадовался, что чуть ли не запел и не заплясал около сосны. Он повторял и повторял, одну и туже, процедуру, и сантиметр за сантиметром, вытягивал увязшую в луже машину. Сколько это продолжалось, он не знал этого, но, когда задние ведущие колёса оказались на твёрдой дороге, как из-под земли вырос Сергей. Он стал вслух, удивляться:

- Нет, послушайте, это как же вы? Так она сейчас должна выехать! Садись, а мы подтолкнём!

Георгий сел, завёл и осторожно начал выезжать, а Сергей, толкая машину руками в капот, пояснял своей любимой учительнице:

- Я пол-леса оббежал ни одной машины, ни трактора! И тот, что проехал, как сквозь землю провалился!

А когда собрали вещи и вновь поехали, Георгий, слушая россказни Сергея, сказал полушутя:

- Теперь только я буду принимать решения и никто, а ты Серёга мне кажется, никаких тракторов и машин не искал. А лежал где-нибудь, рядышком в кустах свою ногу залечивал, да поглядывал, как я валандаюсь.

А чернику в этот день они всё же нашли и собрали целый стакан.

На обратном пути Сергей вслух рассуждал:

- Видимо сегодня год для черники не урожайный, а ведь, сколько в том году было…

 

 МИЛАЯ СВОЛОЧЬ

Она бежала и кричала, кричала и падала, вставала и вновь бежала, и кричала, не обращая внимания на разбитые колени, из которых сочилась кровь.

- Милый, миленький ты мой! Хороший!

На улицу села, по которой она летела сломя голову, тоже стали выбегать люди и спрашивали друг друга:

- Чо это она? Што случилось-то? А куда бежит?

- Да вроде к речке, к мосту, – сказал кто-то.

А она всё мчалась и уже не кричала, а вопила во всю мочь:

- Дорогой ты мой, любимый, душа моя, родной ты мой, свет ты мой, а-а-а-а-а-а! Драгоценный!  Сердешный мой! А-а-а-а-а-а-а!

Мужики, закуривая, спрашивали столпившихся женщин:

- О ком это она? О детях што ли?

- О каких детях! Чо не видишь? Дети вон за ней бегут.

- Чо же о муже што-ли? Так они вроде не совсем уж и ладно жили. Он её порой поколачивал как бы, и она бегала тоже, но кричала совсем другое.

- Так они вначале как голубки жили. Чо не помнишь? Любовь говорят, у них была. А потом он выпивать начал.

- Просто так пить не будешь. Наверно соли с перцем на больные места стала ему сыпать.

А по улице не умолкая, всё неслось:

- Голубок ты мой желанный, миленький! А-а-а-а-а-а! Родимый, свет очей моих! Сокол ясный! Касатик мой! Ненаглядный, родненький, милёнок мой! А-а-а-а-а-а-а!

- Смотри-ка… слова-то какие… Тут порой за всю жизнь одного такого не услышишь. Ладно, пошли, посмотрим. Может помочь, чем надо.

И мужики поспешили вслед за несчастной.

На крутом берегу у моста толпились люди.

Дежурный по переезду невесело крутил лебёдку ставя плашкоут на место, соединяя разведённый мост. Выше моста стояла самоходная баржа.

Не дожидаясь, когда процедура будет завершена, женщина всё с теми же криками, наклонив голову с заплаканным лицом, поднырнула под закрытый шлагбаум и прыгнула на плашкоут. Она сорвалась с него и чуть не оказалась в воде успев зацепиться за край. Мужчина, бросив крутить лебёдку, схватил её и помог выбраться. А та с криками: «Где он?», набросилась на него с кулаками. Подоспевшие мужики, оттащили её.

Собравшийся у моста народ обсуждал происходящее.

- Откуда? Откуда? Он с той стороны на уазике ехал. А тут баржа идёт. Мост стали разводить. А он всё прёт и прёт. Наверно думал, успеет. А может под этим делом был, а возможно чем-то расстроенный, с бабой дома чо-то не так. Ты видел, какая она у него боевая… Во.

- Ну, а дальше што?

- Што…што… С этого берега ему и кричат, и свистят, и руками машут, а ему хоть бы хны. Прёт и всё тут. Ну и нырнул вместе с уазиком. 

- А што уж никто и не помог?

- Да мужики ныряли с ребятишками… машина на дне, кабина открыта, а в ней никово…

- Теченьем чай унесло…

- Может быть…

- Смотри-ка, лодку подогнали. Опять нырять што-ли хотят? Што-то под мост рукой показывают.

- Показывают и смеются почему-то. Тут плакать надо, а они смеются. Што они только смешного нашли?

- Гляди-ка, бабу его в лодку сажают. А она у них весло вырывает и веслом машет. И чево-то кричит.

 До огромной толпы на берегу донеслось:

- Это чево же ты тут под мостом устроился? Кому концерт решил устроить?  Ах, ты сволочь, ах ты паскуда! Давай быстро в лодку! Ну, ты и подонок и мерзавец! Стервец одним словом. Это што же ты ублюдок такой перед народом меня позоришь.

Вначале, невольные зрители происходящего, а их наверно стало пол -села, молчали, а прислушавшись и поняв в чём дело стали дружно смеяться и хохотать при каждом удачном на их взгляд выражении.

- Нажрался, наверно, как свинья, скотина ты безрогая, козёл ты облезлый, – ласкала своего мужа жена.

- Давай, давай приголубь его, – неслось из толпы.

- Это она его на радостях.

- Поддай ему, штоб любил крепче.

Долго ещё ветер и вода в реке уносили слова: гад, тварь, негодяй, дрянь, подлец…

Смеясь, люди расходились, они были рады, что не смотря на всю трагедию случившегося, всё закончилось так хорошо и благополучно.

 

 АФГАНЕЦ

Герка и не знал, что его знакомого Петра, там, на родине под Москвой, прозвали Афганцем. Узнал он об этом чисто случайно. В общем тот сам невзначай проговорился, когда Георгий расспрашивал его о мужике, о Сергее с того села, где теперь жил Пётр. А этого Сергея между собой люди называли «Чехом». Сергей был, простой русский мужик. Любил побалагурить. Мог умыкнуть что-то у колхоза, но только по мелочи. А вот у односельчан боже упаси, ни-ни. Работал он трактористом, работник был не плохой, работящий. За хорошие успехи в работе выдвинули его, и поставили бригадиром тракторной бригады. Но работать долго он не смог. Порой, людям надо было, на хвосты наступать, а у него как говорят, на это дело духу не хватало. Пришлось уйти, характером оказался мягок. Ну и как всякий русский мужик, Сергей любил выпить горькую. А уж если на халяву – святое дело. Порой доходило даже до чёртиков. Забурлит в нём, заиграет пролетарская кровь. Набегут на его душу чёрные грозовые тучи, зашумит, закричит громко, сильно затрясёт он кулаками, но не со злобой, и никогда не дерётся. Сверкнёт молнией, громыхнёт громом, выплеснется словесным потоком и утихнет. Опомнившись, начнёт всех подряд обнимать и целовать. На следующий день вообще молчит, чувствует себя сильно виноватым. Жена на него и на его проделки никакого внимания не обращает. И реагирует даже очень спокойно. От этого семья живёт ладно, дружно. Есть у них и дети. Они любят отца, чем он очень, конечно, доволен. Односельчане знают Сергея, привыкли к нему и никто, никогда на него не обижается. Вот такой он «Чех».

- Так ты скажи мне, пожалуйста, почему, за какие такие заслуги его «Чехом» называют? -  спросил тогда Георгий Петра.

- Какие там заслуги, служил когда-то в советское время в Чехословакии в армии, а когда вернулся домой в село, начал частенько в разговоре говорить: «А вот у нас в Чехословакии» и односельчане стали его дружно называть «Чехом». Вот и всё, – ответил Пётр. – А меня у себя под Москвой «Афганцем» называли, – неожиданно сказал он.

- Так ты вроде не служил в Афганистане?

- Нет, конечно, а вот получилось, как говорят эдак.

- Интересно! А ты об этом ничего никогда и не говорил.

- Да чего тут говорить, ничего интересного, она ведь жизнь тебя по-всякому крутит, забудешь порой всё.

И Пётр вдруг стал рассказывать, как отучившись пошёл в армию, как и где служил, как вернулся и прибрёл дефицитную по тем временам специальность наладчика. Стал работать мастером-наладчиком тракторного и автомобильного парка и хорошо зарабатывать. Как быстро познакомился с девушкой и женился, хотя его и отговаривал муж сестры, говоря, что рановато ты свою голову в этот хомут суёшь. А вскоре родился сын. Как хороший работник он вскоре вступил в партию. Как начал немного пивко для расслабления в пивной употреблять. А там друзьям и стихи свои от души читать. А дома в это время что-то разрегулировалось. На производстве любой движок, хоть тракторный, хоть комбайновский или автомобильный мог отрегулировать, а здесь не смог, не получилось. Кто виноват? Да наверно оба. Ну и разбежались. А тут в Афганистане эта заварушка получилась. Там друзья знакомые в ней участвовали. Некоторые ордена, медали получили. Мне в голову и втемяшилось, что я не хуже их, за правое дело, тоже мог бы как говорят, кулаками помахать. И как-то взял, и зашёл в военкомат. Говорю, так, мол, и так, хочу в Афганистан. Меня начали расспрашивать как, да что, да почему. Спросили, состою ли в партии. Узнав, что – да. Сказали, моджахеды меня случись чего, в яму сажать не будут, сразу к стенке. Я у них целых полдня проторчал и никакого толка. Вышел я из военкомата и мои ноги сами меня в пивную привели. Только я на душу как говорят, кружечку пивка плеснул, заходит друг. Я ему всё выложил, рассказал, как со мной не справедливо обошлись. Мы, конечно, с ним конкретно это дело разобрали. И пришли к общему мнению и сделали вывод, что это несправедливо. К пиву мы добавили ещё немного водочки. А когда вышли из пивной и направились домой, то путь наш лежал мимо военкомата. Поравнявшись со зданием, мы, не сговариваясь, как по команде приложили правые руки к головному убору и стали чеканить строевой шаг. И надо же нас увидели работники военкомата. Кое-где даже стали распахиваться окна. Кто-то показывал на нас рукой и что-то говорил, а знакомый мне уже военный громко, видимо, чтобы мы с другом услышали весело, произнёс:

- Смотрите вот и наши Афганцы идут!

Вот так мы с товарищем и стали Афганцами, и приклеилось это к нам крепко и надолго.  

          

КАРАНДАШ

Герка шёл и радовался. Обеими не крепкими, ещё детскими руками он прижимал к себе плотный и довольно тяжёлый вилок капусты. А радовало его то, что дома будут все довольны: и отец, и мать, и старший брат. Он представлял, как мать испечёт в русской печи на большом железном противне вкусный пирог, а на сковороде поджарит пирожки.

- Здесь на всё хватит, – говорил он сам себе. – Ещё и на щи останется.

Вдруг крепкие, сильные пальцы схватили его за левое ухо и довольно больно сжали его.

-А-а-й… Невольно вскрикнул он и чуть не выронил вилок.

- Так… Говори, где капусту стащил? – услышал он грубый мужской голос, а когда, изловчившись повернул голову и скосил глаза, готовые брызнуть слезами, то увидел милиционера, которым его раньше пугали. А ещё он вспомнил, что его называли «Швондером».

Немного оправившись, Герка жалобно завопил:

- Ничего я не стащил… мне дали!

- За что это тебе дали, и кто? – спросил «Швондер», ослабив хватку, но, не отпуская Геркиного уха.

- Кто, кто… дяденька… вон там… они капусту в склад разгружали… им писать нечем было. Они увидели меня и спрашивают: «У тебя случайно карандаша нет?» А у меня он был. Вот я им и дал. А потом они мне и карандаш вернули, и капусту дали. Я капусту не брал, а они говорят: «Нет, бери, ты нас выручил, бери». Если не веришь, пошли сам спросишь.

- Ладно… ты, где живёшь? – спросил «Швондер». 

 Получив ответ, он оставил Герку и его ухо в покое. И зашагал дальше с чувством выполненного долга, двигая начищенными до зеркального блеска хромовыми сапогами. А в это время вокруг них уже собрались два-три человека и среди них Геркин друг, Лёшка. Его часто,  называли Лёнька «Сивый», за его белую шевелюру, отливавшую местами золотым блеском. Тот, выбрав момент, спросил Герку:

- А чо это он тебя?

- На, вот, лучше, держи, – и Герка протянул Лёшке вилок.

- Зачем он мне? – не понял тот.

- Держи, говорю, а я рубашку расстегну.

И отдав  капусту, расстегнул пуговицы.

- Теперь давай, – и, взяв вилок, прижал к голому телу. – А сейчас застёгивай, да смотри пуговицы не оторви.

Таким образом, Герка решил спрятать кочан капусты от лишних глаз, чтобы какой-нибудь другой «Швондер» не накрутил ему ещё и правое ухо. 

- Бежим, – сказал он другу, придерживая руками выглядывающий из-под рубахи вилок, а сам стал рассказывать о том, что с ним случилось.

У Геркиного дома они расстались. Отдышавшись, Герка вошёл в дом. Навстречу ему попалась мать, выходя во двор, она спросила:

- Что это ты там прячешь? Чего несёшь, я же тебе говорила, нигде ничего не бери.

- Ну, вот и дома тоже «Швондер», – подумал Герка. – Здесь тоже схлопотать можно.

В задней комнате он увидел отца, который сидел за столом и заканчивал обед. Он не спеша, пил чай, который очень любил. Старший брат с книгой уже примостился на кровати. Они увидели Герку и конечно уж точно слышали слова матери. Брат, посмотрев на Герку, сказал:

- Правильно делаешь брательник, всё что можно, в дом неси. Это только дураки и алкаши из дома несут.

- Да постой ты! – перебил брата отец. – Что у тебя там. Ты где это её прихватил? А зачем прячешь? – спросил отец удивлённо.

Герке пришлось, рассказать всё как было.

В конце рассказа брат добавил:

- Ну, братан, ухо у тебя красным маком расцвело!

С улицы в дом вошла мать, и, увидев кочан капусты, продолжила:

-  И откуда ты её мой милый притащил?

- Всё мать нормально, всё мы выяснили. А я ему ещё хочу сказать, как карандашом и ручкой можно деньги зарабатывать. Это ты вот только одолжил карандаш и получил за это подарок, награду так сказать. Правда, не ахти какую, но получил ведь.

И отец закатил братьям целую лекцию, что можно сотворить с помощью карандаша и ручки. И сколько и как для этого нужно учиться. Потом спохватился и убежал на работу.

    Старший брат весело посмотрел на Герку и произнёс:

- Ты вот что, бери у матери деньги, тебе за капусту причитается и быстренько в магазин.

- Это зачем? – не понял Герка.

- Зачем. Ты вот посчитай, если у тебя будет пять карандашей. Сколько капусты можно заработать?

- Сам иди и покупай, и учись лучше. Может, умным станешь. Троешник, – немного обидевшись, изрёк Герка и пошёл мыть руки.

- Ты за меня брательник не волнуйся… я и так умным буду, – сказал брат, кладя книгу по голову, и отвернулся к стене.  

 

 

В.Еремин

*

*

*

 

JENNEY

Gerka recognized her immediately when they met for the first time, many years after school graduation. Although, of course, she has changed. But where can you put these eyes, a lively and quick look. Slightly muffled voice and gesticulation during a conversation. They once went to the first class of this famous “red” school in the village together, opened back in tsarist times, and recently she houses a museum. The lessons were held in the most spacious bright classroom. Jenney sat at the second desk of the third row, with an old large Dutch oven on the opposite side. The classroom contained old desks with hinged lids near the drawers, which sometimes treacherously made a loud sound at the wrong moment. The desks had inkwells indentations for non-spillers and fountain pens with an eleventh number feather. Jenney, like her classmates, did not stand out in any way. She lived near the school, one might say very close, and sometimes at during the long break she could run home, which many envied her. Once we saw her with her father, he built an impression on us, and especially on the guys. I remember back then someone told Jenney:

- He looks like Budyonny.

Another immediately argued:

- Not. On Selleck.

- Mom at home calls him Selleck for his mustache, Jenney ingenuously clarified.

But the most memorable incident with Jenney was different and he, of course, noticed it later that time. And now she speaks quickly, trying to give some grace to the words, after all, she lives in Moscow now. Rotated – as she claimed – in her in theatrical circles, grieved the early loss of her husband, and her daughter who had somehow grew up quickly, is now rushing abroad towards the unknown. Suddenly somehow she switched to a simple and native, more familiar language. And suddenly said:

- I read a story in the local newspaper. What's yours?

“Probably mine,” he replied, a little embarrassed.

So how did they write their last name? Instead of the letter U “ё”, they printed the letter E, she was slightly indignant.

Silently and carefully he looked at her.

She intercepted and read his glance. Changing the subject, quickly asked:

- Do you remember Filka?

He raised his eyebrows slightly in surprise. Although he understood everything perfectly.

- Well, Vovka, Vovka. He the same classmate who lived over there, on that street, in Valkovka, - and she showed her hand. “I think he was also your friend.”

- Oh, well, yes ... I immediately said, you also said so. He is now a doctor, professor, and head of the department.

- Yes, I have half of Moscow professors’ acquaintances. Too bad the pics are not with me. I'll grab them for the next time we meet and I'll show them to you, and you better tell me how to find him, people say he's here. I spoke to Vera, we needed to meet. She has a car at work, they will take her to nature. Let's sit for couple of shots, drink, talk, and remember our school years. What do you think? Will your wife allow it?

- Of course I do not mind, neither do my folks. I think they’ll understand.

- Well, that's great, and you should definitely catchup with Vladimir Viktorovich. He’s speaking to himself.

“I can’t tell you anything, since we haven’t met yet,” he said, although he heard that Vovka had something like that, and he completely hit science. I traveled a lot around the country, well, here is the result.

- Okay. Do you have a phone? Good! Listen, maybe now we can run to him, and warn him.

- No. I can’t. Work. Maybe you feel lonely, let me tell you where he lives.

And he explained as much as possible.

Soon Gerka got a call. In the receiver he heard the voice of Vera, and against her background, so to speak in the background, Evgenia's chirping.

- So. Now a car will pick you up, don't take anything, we have everything, and then for Volodya.

And here they are in the car. Vladimir has a place of honor next to the driver’s seat. Under the converted heat from burning gas of the UAZ engine and the shaking lights above the bumps on the road, the words were a little uneven. They exchanged separate cheerful, insignificant phrases and laughed loudly, uncontrollably. This clarified that everyone was happy with this meeting.

The area where they were born, by the God’s will, grace and mercy, was magnificent. And when the car hit the road, went up the street and drove towards the forest, everyone involuntarily turned their heads to the right. There, behind the glass, was a real beauty and they fell silent at once. Their eyes glided over the waves of the forest on the hillocks. Here it is Strelka, Kubyshka, and there is the legend of the village of Nikolskaya Gora. Behind it is the bank of the river, further up to the sky there is a forest and fields. And here, very close by, under the mounds, the houses of the old native village are hiding in the greenery, and all this under a bottomless blue sky with white air clouds frozen in it. My God! What a gift for a short life moment they were given.

In the meantime, the car broke the silence of the forest and zigzag along the tape of the road going downhill, and parted the greenery of the bushes and trees without any previous warning.

   They again vied with each other, began to clamor. Separate words reached Gerka. Beauty, miracle, wonder, unseen, beauty, charm, splendor!

And so to the very place, to the clearing on the lake. The place where they settled down was called "Crosses". It was the old river. Having unloaded the supplies, they sat down on a colored blanket, so in harmony with the flowers growing in the clearing. For some time they silently inhaled the pure intoxicating air, looking around the surrounding beauty.

And then, after drinking a glass, they broke through.

- Do you remember? Remember? And memories began to sound over the clearing like a many-voiced beautiful song, throwing them back to such a distant childhood and youth. At once there were no professors, no bosses. They became students again. Gerka looked at his friends and thought with joy: “What a good, glorious thing this is, a peculiar school memory!”

Suddenly, some kind of deck appeared in Jenney's hands. At first it seemed to Gerka that these were maps, but looking closer, he realized that these were photographs.

- Where did she get the pictures from? - A question appeared in his head. She didn't seem to be interested in photography at school. Interesting!

“Here we are with Gorbachev,” Jenney said, passing the photo to the slightly surprised Vladimir. - And here with Raikin, and here with Pugacheva, and in this photo ... Yevgenia spoke with a meaningful look.

“Don’t be surprised, Jenney is working in the administration of the Raikin Theater, so she took a picture, taking advantage of the moments, and now she is boasting,” Vera made some clarity.

Everyone silently, with some interest and distrust, examined and passed the photographs to each other.

Then someone said:

- Of course, all this is wonderful, but they have their own lives, and we have our own. You, Evgenia, it’s better for us from your school life, give something that knocks you off your feet.

- I have something like that, but you yourself know, just keep quiet for some reason. Don't you remember how, in elementary school, I let a stream from under the desk all the way to the Dutch girl. I remember, I raised my hand, raised it, asked for leave, asked for leave, but they didn’t let me out of the class. Well, that's the result and opsisidila.

Gerka looked at Jenney with approval and thought:

- It's great she fell from heaven to the sinful earth! It is rightly said that we all come from childhood and all once ran without pants. And then who's lucky. To whom what fate fell the villainю What Mother Nature breathed into you. Well, of course, a lot depended on it.

- I did not expect such revelations from you Eugene, - said Vladimir.

- What's wrong here? Gerka even write, I do not mind. How are you George?

“We need to think about it,” George answered cautiously.

- What is there to think. We need to pour and drink for our school friends and our friendship,” Vera suggested.

More years passed. George met Vera. They again began to remember friends.

- How is our Evgenia? - he asked.

So she just arrived. You know, her brother died, and she came to sell the house. I persuaded her not to, repair it, you will come to your homeland for the summer. She said okay, I’ll think about it, but she took it and sold it, you see, she needs to go abroad to her daughter. And she has her, how many countries has she changed? Meet a man on the Internet and to him. This is how it roams. I somehow call her here and say: “Hello Jenney! How is it going? How are you?" And she told me: “Yes, yes! I'm Jenny! I'm Jenny! I am listening to you! I'm listening to!". Well, I said a few words to her in Russian, and she hung up. I thought maybe they were calling her from abroad. Jenny.

 

FARMER

Gerka was found in the class of the basics of computer science and computer technology. He taught this new subject unknown to anyone at that time in the village, in the school. I had to explain on my fingers, with chalk at the blackboard. Thanks to the director, he got hold of a dozen programmable calculators somewhere. What no, but computer technology.

- Go you someone to phone demands, - having glanced in a class, the teacher on duty has told.

Going into the teacher's room, Gerka picked up the telephone receiver lying on the table.

- Yes, - he said and heard the familiar voice of a friend with whom he worked not so long ago in the department of agriculture.

- Hey, do you have time? Run, we need to talk.

- What do you have there? Speak.

- No, I can't over the phone. I'll introduce you to a friend here, he's from the region. There is a conversation.

- Okay. I have a window between lessons, I'll come.

*

And here they are in the office. The new interlocutor is young, handsome. Feels smart and energetic. The former Komsomol grip is visible.

- Guys, I'll tell you a secret, changes are coming.

- Another restructuring? Gerka couldn't resist. So I'm fed up with her.

- Look deeper. The changes will be big. And you need to do everything quickly and on time. Soon you can rent the land. If one, then five hectares, ten together. Buy equipment. I love it and as much as possible.

- For what? - Herka could not stand it again.

- Will issue an interest-free loan. And money and prices will change. Things will not go well, sell everything, pay off and yourself more, there will be left. And who knows, a loan can be forgiven.

*

Gerka thought for a moment and then asked:

How about collective farms? Will they stay?

- As for the collective farms, I can’t say anything yet.

Gerka was silent, and various thoughts danced in his head. Well, he couldn't jump right into it like that. Here it is necessary to have a special character.

- And what will the farm be called?

- Farming, and you are farmers.

Gerka again went into his thoughts. He could not imagine himself a farmer - the owner of agricultural production.

- And what will it all lead to? he thought. Will people be better or worse, he did not know, and could not know.

- It's hard to write an algorithm for solving this problem right away, - he said, getting up from his chair. - Thanks for the information. I'll try to draw up a program of action ... Sorry, but I have a lesson. And I thought to myself:

- Up there, someone has already compiled an algorithm and a program for us, but who will perform it and how, this is another question.

 

FRAM OR HOW STANISLAV LOST PANTS

We met with him after he once saw me with a dog that I led on a leash. This time Stanislav asked me:

- Was that your dog? And what breed, I did not understand?

To which I jokingly replied:

- Doggy. Judge for yourself if the mother is a spaniel and the father is the butler. What breed will she be? And we both laughed.

- Are you a hunter? How so?

What kind of hunter am I now? The name is one. You understand your age, so I’ll go out sometimes, I’ll walk with a gun. In general, take the soul away, calm down. And he brought this to his grandson, the case turned up, otherwise he reed for two years: “Grandfather, let's get a dog.”

Stanislav was an old, avid hunter and fisherman. He lived not far from Moscow and traveled a lot in search of good hunting and fishing. Fate, or rather his wife, brought him to our region. She was from our area. She left her parental home here, in which they regularly ran into. From early spring to late autumn they lived in it. We dug in the garden and very often went out into nature. My wife had a great passion for fishing, and she often went hunting with him, as Stanislav said in her youth. No, she didn't hunt, of course, but still. They used to take dogs too. And Stanislav sometimes loved to talk about hunting and his adventures. And this time he immediately picked up the topic of dogs.

- Do you know what kind of dog I had? English ponter. Male. And what color. Himself white and on it light brown large spots. You will fall in love. Well, and the pedigree in general, parents are champions of the Moscow region. Can you imagine? Exterior - take a look. Upper flair for twenty meters.

At this time, Stanislav's wife Ella came up to us, listened and, realizing what was happening, joined our conversation:

- Yes, he was handsome, handsome and so smart, kind and obedient.

- And his nickname was Fram, - said Stanislav and looked at me.

Of course, I did not understand and asked again:

- What is it? In what language?

- This is in Swedish, translated into ours, it means “Forward,” Stanislav answered.

- What Swedish? Ella said. - Fram. It's in Norwegian.

A small dispute flared up, which did not lead to anything, and in order to stop it, I asked Stanislav:

- Well, how are you with him, with Fram?

- How, how to participate in the shows.

I told him not to, but he didn't listen to me.

- After these shows and demonstrations, many hunters asked me to sell it. Yes, could I. I put so much work into it. Trained, coached. Every God's day off to the meadows, to the fields there, by the Moscow River.

“Yeah, he got too much attention,” Ella remarked with little resentment. - You better tell me about the pants.

- What other pants? - Stanislav said, flashing his eyes at Ella, and asked me. – Do you know how punter is translated? Not? Arrow.

- Why? I was surprised.

- Have you seen how a punter works on a hunt? When, smelling a bird, he stands in a stance, he stretches himself from the tip of his nose to the tip of his tail and aims, in general, he turns into an arrow, - Stanislav said with inspiration.

- No, you still tell me about the pants, - Ella said again.

- You, that stuck to me with your pants, - Stanislav could not stand it.

“Not with mine, but with yours,” she clarified.

- I'll tell you, I'll tell you. So what? You understand, I once went with Fram across the Moscow River, to the glades to train him. In general, to learn to walk in search of a bird by shuttle. The weather was good, one might say excellent. Morning. The sun rises and slowly walks across the sky, and Fram and I through the meadows. I feel like it's starting to get hot. I took off my shirt first. I put it in my gas mask bag.

- In short, we'll take off our shirts, show the physique, - Ella clarified. - There, on the river, the female sex probably began to appear.

- Yes, yes, to appear, but at that time I had something to show. Pumped up. There were muscles. In short, it's all nonsense. And the grass is green and a little high to go hinders. Pants in it are confused and clinging. Well, I took and took them off. Left in sneakers and swimming trunks. I tried my pants in a bag, shove them, they don’t climb.

“If we show the physique, then of course completely,” the wife quipped.

To which Stanislav just waved his hand.

- I go, I shift my pants from hand to hand, otherwise sometimes I’ll put it on my shoulder. Here it is necessary to work with the dog, but they interfere.

- And yet no one interfered? Ella asked.

- Stop your jokes. Well, I still put them in my bag, though they look out, but I think it’s okay, and so it will do. In general, we worked up Fram, worked hard, got tired, I think I need to get ready for home and get out on the road. I wanted to get dressed, but there were no pants with a shirt. They hit me in the head like the butt of a gun. How do I think to go home to the city with transfers by bus? It's now, on a bet, naked, they will pass in the subway. We are brought up differently. I remember as a kid, on the river, friends will hide their pants, so you swim until night. It's embarrassing to go home in shorts. In general, I go back and forth, I say to Fram, look, and he looks at me with his intelligent eyes and seems to want to tell me: “You didn’t drag me to look for my pants.”

- And how are you? I asked.

- All the same, I wandered around, and in the evening I took a ticket on the bus. I go in and say: “Citizens-comrades, so, they say, and so, sorry, they misfired with Fram and completely lost their scent, and not only their scent, but also their shirt and pants.” We laughed and went.

- You must have fed all the game after such a nataska? I asked.

- What did you feed there? They stole Fram from me, - Stanislav answered sadly.

- How was it stolen?

- Very simple. Ella let her out of the apartment for a walk, she goes out after him, but he is not there.

 

BLUEBERRY

Sergei was a passionate, fiery lover of nature. He could not sit at home for a day without a sortie for her dear, dear. Whatever he was not interested in. He fished and hunted, but his special passion and attraction was gathering. It was hard to tell what he didn't collect. The spring blue sky will blaze, the birches will cry with spring tear-juice, he is right there, picking up an intoxicating, intoxicating drink. The snow cover will come down, the first morel mushrooms will look out into the light of day, and he is in the forest with a basket. And there you look and it went, and it spun, and it spun. A wild onion broke through, appeared in the meadows and played with cheerful greenery and wild sorrel spread tender leaves. And then you look, they flared up, lit up with bright red lights and breathed in the stunning, inimitable aroma of strawberries, and behind it, along the mounds and glades in the lush grass, a noble, large strawberry began to hide and bury. Along the banks of rivers and rivulets, next to the bird cherry, in shady places and on the outskirts of the marshes, currants lurk, gleaming with black eyes from under juicy carved leaves. And somewhere nearby, red currants hid and blushed with embarrassment. And not far away, in young clearings, under the brilliant foliage, a bearberry-raspberry begins to ripen. And so on until late autumn. And after all around, Sergey is in time everywhere. You just ask him: “Did you pick up nuts?” And you can hear the answer: "No, this year the hazel did not bloom." "And the mushrooms?" And you will hear what, where, when and how much he collected. Even when there is a crop failure in our area, Sergey can wave, rush, so to speak, for hundreds of miles. That's how he is. But I want to tell you about blueberries. About Seryozhkina blueberry.

Sergey, in general, is not one of our places. He came to study at the school, after graduation he married a local girl, and he stayed that way.

During his studies, he did not show particularly brilliant knowledge. I always sat at the last table. He reacted calmly to the received deuces, saying: "A threesome will be provided for the year anyway." But he was kind and hardworking. Loved friends and teachers. He loved to prepare the blackboard for the lesson, arrange manuals and hang up posters. The top of everything for him was practice. There Sergei could move mountains.

After graduation, he somehow quickly and vividly, at his own pleasure, studied and fell in love with the nature of our places. This river, these forests, meadows and fields, and was well oriented, easily and without much difficulty finding the places he needed.

Meeting with former teachers, he was interested in their life and spoke with great pleasure about his own, and he always invited me to nature with him. And then one day he met his former mathematician, who once mercilessly gave him deuces, but always regularly, in the end, brought out the triple he needed so much. They started talking. She said that blueberries are needed. Son for the eyes, as she explained. Sergey immediately picked up the conversation:

- So I brought so much that year!

And he, without stopping, began to tell where he was, with whom he was and how you can easily and freely get there if you have a car. In general, we agreed to give up, especially since the husband of the mathematics teacher Tatyana Ivanovna, Georgy, had a Niva car.

And so Sergei began to call and find out when it would be possible to go. Tatyana Ivanovna began to press on her husband. And in addition, as luck would have it, the front drive axle failed at the car. And he explained to her:

- Well, where are we going to the forest on one rear bridge, think for yourself.

Sergey on the phone proved that it was okay that they went to this place in a simple Zhiguli car.

What can you say to a woman, and even a mathematician, who with her formulas can put any mind in order. And the husband agreed.

Sergei, sitting in the seat next to the driver, famously, valiantly, cheerfully talked about the last trip for blueberries, while the car ran easily along the asphalt. But behind the last village, where, as they say, it was within easy reach of the forest, the good road ended, ruts started, and the rains that had passed not very long ago filled them with water. Sergey sang another song:

- Yes, do not be afraid, there is not much here, and there is sand in the forest, by the way, now you can turn into the field.

- Sergei, maybe we'll be back? - said Georgy, Tatyana Ivanovna's husband, who was driving.

- Yes you cho, add gas, - Sergey has cheerfully told.

At this time, the car shook, it stalled and stopped in a rut.

“But this should not have been done,” Sergey said. - Start up and let's go. If we push with Tatyana Ivanovna. How are you?

She was silent. Then all their attempts to help the car were in vain.

- Okay, - said Sergei. - I'll go to the village, everything will be hockey! Look, there is a tractor. And the beast runs to the catcher, he will instantly drive us to the forest!

In the forest, the car was unhooked from the tractor. The road was wet, dense and sandy. Sergey chirped again:

- Yes, I am, yes we are here ... You see how we overcome these puddles with a song.

And suddenly the road began to fork. George involuntarily slowed down, wondering where to turn.

- Come on to the left, - commanded Sergei.

- Yes, there is a puddle further on and it seems that they have traveled for a long time.

- Why didn’t we go that year, on simple Zhiguli here with a song, let’s say.

And George leaned in and at the same moment, one might say, got stuck and hard. What they just didn’t do: they pushed back and forth, and swung back and forth. And in no way. Some kind of strong "magnet" kept the car in a deep puddle. Even a stump of a decent pole, used by Sergei, did not help. Suddenly he shouted:

- Oh, oh, I can't take it anymore! Leg, leg! Probably tore a muscle.

He dropped the wagon and crawled out of the puddle to a dry place. He stretched out on the grass, on his back, spreading his arms and legs wide, and breathing heavily.

Taking a deep breath, he said:

- I'll go look for a tractor or a car.

He got up and wandered in a direction known only to him.

George and Tatyana saw him off in silence.

It is difficult to describe the charms of a truly Russian forest, its bushes and flowers, a sandy road, a swamp with a car stuck in it, and a blue sunny sky with white clouds.

George was the first to come to his senses, still silently, he opened the trunk of the car, took out two small plastic buckets and a sapper shovel. Together they began to pump water out of the puddle. We soon noticed that the water was not draining well. After examining the place, they came to the conclusion that a stream flows into the puddle.

- So. This is the work of Sisyphus, George concluded. - Let's better dig a ditch so that more water flows out of the puddle.

Drenched in sweat, they dug a solid ditch, through which water rushed from a puddle. They took up the buckets. Soon the water in the puddle was greatly reduced. George started the engine, trying to get out, but no. I dug under the wheels, the result is the same, the sand immediately enveloped them. They began to collect sticks and dug bitches and tried to slip them under the wheels. George again and again tried to leave, but in vain. He sat down to rest, listening to the sounds of the forest, and looked at the road, waiting for help from Sergei. And suddenly he remembered the rope in the trunk. She was long and strong. He got her. Stretched and tied one end behind the car, stretched the other to a tall pine tree. He took out a jack and began to fit it to the tree with a tow rope. I threw a loop, ropes on the movable element of the jack and began to rotate the handle. The rope stretched, and for some millimeters, as it seemed to Georgy, it moved the car. He waited. Tied up the rope. He set up the jack and began to rotate the handle, and then he was sure that the car had moved two or three centimeters. He was so delighted that he almost sang and danced near the pine tree. He repeated and repeated, one and the same, the procedure, and centimeter by centimeter, pulled the car stuck in a puddle. How long this went on, he did not know this, but when the rear driving wheels were on a hard road, how Sergey grew out of the ground. He began to wonder aloud:

- No, listen, how are you? So she has to leave now! Sit down and we'll push!

Georgy sat down, started it and carefully began to drive away, and Sergey, pushing the car with his hands into the hood, explained to his beloved teacher:

- I ran half the forest over not a single car, not a tractor! And the one that passed, as if it fell through the ground!

And when we packed our things and set off again, Georgy, listening to Sergei's stories, said half in jest:

- Now only I will make decisions and no one, but you, Seryoga, it seems to me, was not looking for any tractors and cars. And I was lying somewhere, next to me in the bushes, healing my leg, and looking at how I was wallowing.

But they still found blueberries that day and collected a whole glass.

On the way back, Sergei talked aloud:

- Apparently today is not a fruitful year for blueberries, but how much was that year ...

 

CUTE SCART

She ran and screamed, screamed and fell, got up and ran again, and screamed, not paying attention to her broken knees, from which blood oozed.

- My dear, my dear! Good!

On the street of the village, along which she flew headlong, people also began to run out and asked each other:

- What is she? What's happened? Where is he running?

- Yes, like to the river, to the bridge, - someone said.

And she rushed on and no longer screamed, but yelled at the top of her lungs:

- You are my dear, beloved, my soul, you are my dear, you are my light, ah-ah-ah-ah-ah-ah! Precious! My heart! Ah-ah-ah-ah-ah!

The men, smoking, asked the crowded women:

- Who is she talking about? What about children?

- About what children! What do you not see? The children run after her.

- What about the husband something? So they didn't seem to be doing very well. He sometimes beat her, as it were, and she ran too, but screamed something completely different.

- So they first lived like doves. What don't you remember? They say they had love. And then he started drinking.

- Just don't drink. Probably began to pour salt and pepper on sore spots.

And along the street without stopping, everything rushed:

- Dove you are my desired, dear! Ah-ah-ah-ah! Darling, the light of my eyes! Falcon clear! My kasatik! Beloved, dear, my dear! Ah-ah-ah-ah-ah!

- Look ... what words ... Here sometimes in your whole life you will not hear one such. Okay, let's go and see. Can help as needed.

And the men hurried after the unfortunate woman.

People crowded on the steep bank near the bridge.

The duty officer on the crossing was sadly turning the winch, putting the pontoons in place, connecting the drawn bridge. Above the bridge was a self-propelled barge.

Without waiting for the procedure to be completed, the woman still with the same screams, bowing her head with a tear-stained face, ducked under the closed barrier and jumped onto the plow. She fell off him and almost ended up in the water, having managed to catch on the edge. The man, leaving the winch to turn, grabbed her and helped her out. And she, shouting: “Where is he?”, attacked him with her fists. The men came to the rescue and dragged her away.

The people gathered at the bridge discussed what was happening.

- Where? Where? He was driving from the other side in a UAZ. And here comes the barge. The bridge began to be raised. And he goes on and on. He probably thought he would. Or maybe he was under this case, or maybe he was upset with something, something was wrong with the woman at home. You saw how he has a fighting ... In.

- Well, what's next?

- What ... what ... From this shore they shout to him, and whistle, and wave their hands, but at least henna to him. Pret and that's it. Well, I dived along with the UAZ.

Why didn't anyone help?

- Yes, the men dived with the kids ... the car is at the bottom, the cockpit is open, and there is nothing in it ...

- Tea was carried away by the current ...

- May be…

- Look, the boat has been brought up. Do they want to dive again? They show something under the bridge.

- Show and laugh for some reason. Here you have to cry, but they laugh. What did they find funny?

- Look, they put his woman in a boat. And she pulls the oar from them and waves the oar. And something is screaming.

 A huge crowd on the shore heard:

- What are you doing here under the bridge? To whom did you decide to arrange a concert? Oh, you bastard, oh you bastard! Let's get on the boat! Well, you are both a bastard and a scoundrel! Scoundrel in one word. It's that you are such a bastard in front of the people to disgrace me.

At first, the involuntary spectators of what was happening, and they probably became half a village, were silent, and after listening and realizing what was happening, they began to laugh and laugh in unison at every expression that they thought was successful.

- Probably got drunk, like a pig, you are a hornless cattle, you are a shabby goat, - the wife caressed her husband.

- Come on, let's take a sip of it, - rushed from the crowd.

- She is his joy.

- Give it to him, shtob loved more strongly.

For a long time the wind and water in the river carried away the words: reptile, creature, scoundrel, rubbish, scoundrel ...

Laughing, people dispersed, they were glad that despite all the tragedy of what happened, everything ended so well and safely.

 

AFGHAN

Gerka did not even know that his friend Peter, there, in his homeland near Moscow, was nicknamed the Afghan. He found out about it purely by accident. In general, he casually let it slip when Georgy asked him about the peasant, about Sergei from the village where Peter now lived. And this Sergei among themselves people called "Czech". Sergei was a simple Russian peasant. Loved to tease. He could snatch something from the collective farm, but only on trifles. But the fellow villagers, God forbid, no, no. He worked as a tractor driver, the worker was not bad, hardworking. For good progress in his work, he was nominated and appointed foreman of the tractor brigade. But he could not work for a long time. Sometimes, people had to step on their tails, and as they say, he didn’t have the spirit for this business. I had to leave, the character turned out to be soft. Well, like any Russian peasant, Sergei liked to drink bitter. And if for free - a holy cause. Sometimes it even went to hell. Boil in it, proletarian blood will play. Black thunderclouds will run over his soul, make a noise, scream loudly, he will shake his fists strongly, but not with malice, and he never fights. It will flash with lightning, rumble with thunder, splash out with a verbal stream and subside. Coming to his senses, he will start hugging and kissing everyone in a row. The next day, he is generally silent, feeling very guilty. His wife does not pay any attention to him and his tricks. And he reacts very calmly. From this, the family lives well, amicably. They also have children. They love their father, which, of course, he is very pleased with. Fellow villagers know Sergei, got used to him and no one ever takes offense at him. Here is such a "Czech".

- So you tell me, please, why, for what such merits is he called "Czech"? - then asked George Peter.

- What are the merits, once served in the Soviet era in Czechoslovakia in the army, and when he returned home to the village, he often began to say in a conversation: “But here we are in Czechoslovakia” and fellow villagers began to call him “Czech”. That's all," said Peter. - And they called me "Afghan" near Moscow, - he said unexpectedly.

- So you didn't serve in Afghanistan?

- No, of course, but it turned out, as they say.

- Interesting! And you never said anything about it.

- But what can I say, nothing interesting, because life twists you in every way, sometimes you forget everything.

And Peter suddenly began to tell how, after studying, he went into the army, how and where he served, how he returned and acquired the specialty of an adjuster, which was scarce at that time. He began to work as a foreman of the tractor and car fleet and earn good money. How quickly he met a girl and got married, although his sister’s husband tried to dissuade him, saying that it’s too early for you to stick your head into this collar. And soon a son was born. As a good worker, he soon joined the party. As I started to drink a little beer to relax in the beer house. And there friends and read their poems from the heart. And at home at this time, something deregulated. In production, any engine, even a tractor, even a combine or automobile engine, could be adjusted, but here it couldn’t, it didn’t work out. Who is guilty? Yes, probably both. Well, they fled. And here in Afghanistan this mess turned out. There friends familiar in it participated. Some orders, medals received. It crossed my mind that I was no worse than them, for a just cause, I could also, as they say, wave my fists. And somehow he took it, and went to the military registration and enlistment office. I say so, they say, and so, I want to go to Afghanistan. They began to ask me how, what, and why. They asked if I belonged to the party. Knowing that yes. They said that if something happens, the Mujahideen will not put me in a pit, immediately against the wall. I stuck with them for half a day and no sense. I left the recruiting office and my legs themselves led me to the pub. Only I, as they say, splashed a mug of beer on my soul, a friend comes in. I laid everything out to him, told him how I had not been treated fairly. We, of course, dealt with this particular case with him. And they came to a common opinion and concluded that it was unfair. We added a little more vodka to the beer. And when we left the pub and headed home, our path lay past the military registration and enlistment office. Having come up with the building, we, without saying a word, as if on command, put our right hands to the headdress and began to mint a drill step. And we must have seen the workers of the military registration and enlistment office. In some places, even the windows began to swing open. Someone pointed at us with his hand and said something, and a military man I already knew loudly, apparently so that my friend and I could hear cheerfully, said:

- Look, our Afghans are coming!

That's how my friend and I became Afghans, and it stuck to us firmly and for a long time.

 

PENCIL

Gerka walked and rejoiced. With both not strong, still childish hands, he pressed a dense and rather heavy fork of cabbage to himself. And he was pleased that everyone at home would be happy: father, mother, and elder brother. He imagined how his mother would bake a delicious pie in a Russian oven on a large iron pan, and fry pies in a frying pan.

“There’s enough for everything,” he said to himself. - There will still be leftovers.

Suddenly, strong, strong fingers grabbed his left ear and squeezed it quite painfully.

-Ahhh... He involuntarily cried out and almost dropped the fork.

- So ... Tell me, where did you steal the cabbage? - he heard a rough male voice, and when, having contrived, he turned his head and squinted his eyes, ready to splash with tears, he saw the policeman with whom he had been frightened before. He also remembered that he was called "Shvonder".

Having recovered a little, Gerka yelled plaintively:

- I did not steal anything ... they gave me!

- Why did they give it to you, and by whom? - Asked "Shvonder", loosening his grip, but not letting go of Gerka's ear.

- Who, who ... uncle ... over there ... they were unloading cabbage into the warehouse ... they had nothing to write with. They saw me and asked: “Do you happen to have a pencil?” And I had it. That's what I gave them. And then they gave me back the pencil and the cabbage. I didn’t take cabbage, but they say: “No, take it, you helped us out, take it.” If you don't believe me, go ask yourself.

- Okay... where do you live? - asked "Shvonder".

 Having received the answer, he left Gerka and his ear alone. And he walked on with a sense of accomplishment, moving his polished chrome boots to a mirror shine. And at this time, two or three people had already gathered around them, and among them Gerkin's friend, Lyoshka. He was often called Lyonka "Grey", for his white hair, shimmering in places with a golden sheen. He, choosing the moment, asked Gerka:

- And why is he you?

- On, here, better, hold it, - and Gerka handed Lyoshka a fork.

- Why is he me? - he did not understand.

- Hold, I say, and I'll unbutton my shirt.

And giving the cabbage, he unbuttoned the buttons.

- Now come on, - and, taking the fork, pressed it to the naked body. - Now fasten it, but don't tear off the buttons.

Thus, Gerka decided to hide the head of cabbage from prying eyes, so that some other "Shvonder" would not wind up his right ear as well.

“Let’s run,” he said to his friend, holding the forks peeking out from under his shirt with his hands, and he himself began to talk about what had happened to him.

At Gerka's house they parted. Catching his breath, Gerka entered the house. His mother came across him, going out into the yard, she asked:

- What are you hiding there? What are you talking about, I told you, don't take anything anywhere.

- Well, here are the Shvonders at home, too, thought Gerka. - Here, too, you can get a job.

In the back room, he saw his father sitting at the table finishing his meal. He slowly drank tea, which he loved very much. The older brother with a book has already perched on the bed. They saw Gerka and of course they certainly heard the words of their mother. The brother, looking at Herka, said:

- You are doing the right thing, brother, bring everything you can into the house. These are only fools and drunks from home.

- Wait, you! Father interrupted his brother. - What you have there. Where did you get her? Why are you hiding? asked the father in surprise.

Gerka had to tell everything as it was.

At the end of the story, the brother added:

- Well, bro, your ear has blossomed like a red poppy!

Mother entered the house from the street, and, seeing a head of cabbage, she continued:

- And where did you bring her, my dear?

- Everything is normal, we found out everything. And I also want to tell him how you can earn money with a pencil and a pen. It was you who just borrowed a pencil and received a gift for it, an award, so to speak. True, not so hot, but I got it.

And the father gave the brothers a whole lecture on what can be done with a pencil and a pen. And how much and how to do this you need to study. Then he caught himself and ran to work.

    The older brother looked cheerfully at Gerka and said:

- Here's what, take money from your mother, you are due for cabbage and quickly to the store.

- What is this for? Gerka didn't understand.

- Why. You count if you have five pencils. How much cabbage can you earn?

- Go and buy yourself, and learn better. Maybe you'll be smart. Troeshnik, - Gerka said a little offended and went to wash his hands.

“You don’t worry about me, brother… I’ll be smart anyway,” said the brother, putting the book on his head, and turned away to the wall.

 

 

V.Eremin

 

 

Весна – пора пробуждения природы от долгого зимнего сна. Это время, когда всё вокруг расцветает вновь. И речь не только о цветах, но и о человеческих чувствах! Когда еще, как не в мае предаваться мечтам и отправляться в самые разнообразные поиски, в том числе метафорические… А кроме того, весна – еще и отличное время для новых знакомств! Сегодня мы предлагаем вам поближе познакомиться с одним из величайших романтиков мировой классической литературы – Джорджем Гордоном Байроном, гордостью креативного города ЮНЕСКО из Великобритании.

Вашим верным и неизменным спутником по книжной полке выступит Николаева Полина, пресс-секретарь программы, молодой поэт и литератор из Ульяновска.

 

Знакомьтесь, Лорд Д. Г. Байрон!

Джордж Байрон – яркий представитель младшего поколения британских романтиков. Пусть вас не смущает такая отличительная черта его произведений, как «мрачный эгоизм» и пессимизм, навеянные несовершенством реального мира и окружающих его людей. Поэта мучили не только духовные терзания, его жизнь была полна телесных и моральных страданий. И, тем не менее, он оставил настолько заметный след в литературе, что вскоре зародилось новое течение, названное в его честь «байронизмом». Его поэзия была популярна не только на родине, в 20-е годы девятнадцатого века ею всерьёз увлекались великие русские поэты – Александр Сергеевич Пушкин и Михаил Юрьевич Лермонтов.

Творческая биография лорда Байрона началась в 1806 году, когда он выпустил свою первую книгу под названием «Стихи на случай». Через год он представил еще один сборник своих поэзий – «Часы досуга». Хотя общество не очень спешило признавать гения в новоявленном поэте, особой критики заслужило предисловие, которым Байрон открывал свою вторую книгу. В ответ на нападки общественности поэт написал достаточно едкое сатирическое произведение «Английские барды и шотландские обозреватели», которое стало даже более популярным, чем его стихи.

Давайте и мы к нему обратимся:

 

«О, пусть мои стихи свободно льются!

Когда Пороку жертвы воздаются

И над людьми он жалкими царит;

Когда дурацкой шапкою гремит

Безумие, брат старший преступленья;

Когда глупец, с мерзавцем в единенье,

Царя над миром, правду продает -

Любой смельчак насмешек не снесет;

Неуязвимый, страха он не знает,

Но пред стыдом публичным отступает;

Свои грешки скрывать он принужден:

Смех для него страшнее, чем закон.

Вот действие сатиры. Я далеко

От дерзкой мысли быть бичом порока:

Сильнейшая тут надобна рука, -

Не столь моя задача широка.

Найдется мелких глупостей довольно,

Где будет мне охотиться привольно;

Пусть кто-нибудь со мной разделит смех,

И больших мне не надобно утех.»

 

Согласитесь, ничуть не удивительно, что его творчество всё же было оценено по заслугам.

В 1809 году Байрон решил уехать из Великобритании. Вместе с собой он прихватил и своего приятеля – Джона Хобхауса. Они побывали в Испании, Греции, Португалии, и эта поездка вдохновила поэта к созданию произведения «Паломничество Чайльд-Гарольда». В этом романтическом повествовании  описывается путник, которому довелось столкнуться с разочарованием и полным крушением его юношеских надежд на совершенство мира. Естественно, что под маской этого путника скрывался сам Байрон, его печали и страдания.

 

 

«Паломничество Чайльд-Гарольда»

 

Как мы уже успели упомянуть, в 1809–1811 годы Байрон совершил большое путешествие, посетив Португалию, Испанию, Грецию, Албанию, Турцию и Мальту. Впоследствии эти путевые впечатления легли в основу первых двух песен поэмы «Паломничество Чайльд-Гарольда», опубликованных в 1812 году и принесших поэту широкую известность. Произведение Д.Г.Байрона – яркий образец романтической лиро-эпической поэмы. Однако необходимо помнить, что Байрон как поэт складывался под влиянием английских классицистов. Оказали на него воздействие и идеи Просвещения.

В основе эстетики Байрона лежит просветительское представление о разуме. Любимый поэт Байрона – крупнейший представитель английского классицизма Александр Поуп. В 1821 году Байрон писал: «Самая сильная сторона Попа – что он этический поэт, а по моему убеждению, такая поэзия – высочайший вид поэзии вообще, потому что она в стихах достигает того, что величайшие гении стремились осуществить в прозе». Однако эти мысли не противопоставляют Байрона романтикам, так как и разум, и этическое начало выступают как выражение активного присутствия в искусстве самого художника. Его активная роль воплощается в творчестве поэта не только в мощи лирического начала, но и в сопоставлении единичного и всеобщего, судьбы человека с жизнью Вселенной, что приводит к масштабности, подчас титанизму образов, в  бескомпромиссной этической программе, на основании которой отрицание действительности обретает всеобщий характер. Эти черты делают Байрона романтиком. Романтическим является и ощущение трагической несовместимости идеала и действительности, противопоставление природы, как воплощения прекрасного и великого целого, испорченному миру людей.

Переход Байрона от классицизма к романтизму заметен, если мы попытаемся дать характеристику жанра поэмы. Например, Н.Я.Дьяконова считает, что «Чайльд-Гарольд» рассказывает о сравнительно малоизвестных и редко посещаемых странах, городах и племенах. Такая задача была вполне совместима с классицистическими понятиями об описательной поэме. Внимание автора к высоким, героическим аспектам действительности, осмысление настоящего в свете классического прошлого, возвышенность поэтического словаря и образной системы, пристрастие к отвлеченным понятиям и античным аллюзиям были в традиции классицистической поэзии.

Но Байрона можно считать и новатором! Несмотря на связь с просветительской и классицистической традициями, с самых первых слов читатели ощутили нечто совершенно новое, тревожное, особенное. Их поразил облик паломника Гарольда, не наделенного никакими добродетелями, резко несхожего с «настоящим» героем».

Центральная проблема произведения – проблема свободы личности, народа. В первой и второй песнях «Чайльд-Гарольда» понятие свободы раздваивается. Во-первых, оно связывается с освобождением целых народов от поработителей. В первой песни «Чайльд-Гарольда» Байрон показывает, что Испанию, захваченную французами, может освободить только сам народ, весь народ. В раскрытии проблемы свободы с этой стороны автора поэмы интересует личность как воплощение тирании. Тиран унижает достоинство народа, и только постыдный сон, лень, смирение народа позволяют ему держаться у власти. Порабощение других народов выгодно лишь единицам-тиранам. Но вину за него несет и весь народ-поработитель. Чаще всего в раскрытии общенациональной вины поэт прибегает к примеру Англии, а также Франции и Турции.

Во-вторых, Байрон обращается к проблеме свободы отдельной личности. Первый этап воплощения свободной личности связан с образом Чайльд-Гарольда, который представляет собой первую разновидность целого литературного типа, получившего название «байронический герой». Если сравнить Гарольда с Корсаром, Гяуром, Каином, Манфредом и другими героями байроновских поэм и драм, то мы сможем выделить характерные черты этого литературного типа. Он рано пресытился жизнью, его охватила глубочайшая меланхолия, «болезнь ума». Он утратил связь с окружающим миром, страшное чувство одиночества стало для него привычным. Доведенный до предела эгоцентризм приводит к тому, что герой перестает испытывать укоры совести, совершая дурные поступки, он никогда не осуждает себя, всегда считает себя правым. Таким образом, свободный от общества герой несчастен, но независимость для него дороже покоя, уюта, счастья. «Байронический герой» бескомпромиссен, лицемерие ему чуждо, так как связи с обществом, в котором лицемерие является способом существования, разрушены. Лишь одну человеческую связь признает поэт возможной для своего свободного, нелицемерного и одинокого героя – чувство большой любви, перерастающее во всепоглощающую страсть.

Данные черты в той или иной мере проявляются в характере Чайльд-Гарольда. Этот образ находится в сложных взаимоотношениях с образом автора, собственно лирического героя: они то существуют раздельно, то почти сливаются. «Вымышленный герой был введен в поэму с целью связать ее отдельные части», – писал Байрон о Чайльд-Гарольде в предисловии к поэме.

Может показаться, что в начале произведения авторское отношение к герою близко к сатирическому: Гарольд «чужд равно и чести и стыду!», «бездельник, развращенный ленью». И лишь возникшие к 19 годам из пресыщения светской жизнью «болезнь ума и сердца!», «глухая боль», способность Гарольда критически взглянуть на ложь, царящую в этом мире, где он жил, делают его интересным для поэта.

Композиция поэмы строится на новых, романтических принципах. Четкий стержень утрачивается. Не события жизни героя, а его перемещение в пространстве, переезд из одной страны в другую (собственно «паломничество») определяет разграничение частей. Перемещения героя при этом лишены динамики, он нигде не задерживается, ни одно явление его не захватывает, ни в одной стране борьба за независимость не волнует его так, чтобы он остался и принял в ней участие (в этой остановке и сказалась бы истинная динамика – динамика внутреннего мира героя, характерная для жанра романтической поэмы).

Особую сложность придает поэме характер взаимоотношения эпического и лирического начал. Когда мы характеризуем взаимоотношение героя и народа, эпическое содержание народной борьбы раскрывается преимущественно через авторское эмоциональное отношение. Движение от лирической темы одинокого героя к эпической теме народной борьбы дано как смена эмоциональных сфер героя и автора. Синтеза между лирическим и эпическим началом не происходит. Напротив, при перемещении внимания на соотношение героя и автора такой синтез эпического и лирического пластов обнаруживается, поэтому не всегда можно точно определить, кому принадлежат лирические раздумья – герою или автору. Эпический пласт путешествия обретает лирико-романтический характер за счет образов природы, и прежде всего моря – символа неуправляемой и независимой свободной стихии.

Через несколько лет Байрон написал продолжение поэмы: третью песнь (в Швейцарии, в 1816 году) и четвертую (в Италии, в 1818 году).

В третьей песни поэт обращается к переломному моменту европейской истории – падению Наполеона. Чайльд-Гарольд посещает место битвы при Ватерлоо. И автор размышляет о том, что в этой битве и Наполеон, и его противники защищали не свободу, а тиранию. В связи с этим возникает тема Великой французской революции, выдвинувшей когда-то Наполеона как защитника свободы. Байрон дает высокую оценку деятельности просветителей Вольтера и Руссо, идеологически готовивших революцию.

В четвертой песни главная проблема – роль поэта, искусства в борьбе за свободу народов. Здесь образ Чайльд-Гарольда, чуждого событиям, народным интересам, окончательно уходит из поэмы, в центре – образ автора. Поэт сравнивает себя с каплей, влившейся в море, с пловцом, сроднившимся с морской стихией. Эта метафора становится понятной, если учесть, что в образе моря воплощен народ, веками стремящийся к свободе. Таким образом, автор в поэме – поэт-гражданин, который вправе воскликнуть: «Зато я жил, и жил я не напрасно!»

 

По следам Байрона в русской литературе

 

Без всяких сомнений, каждому из вас известно, что байронизм оказал своё влияние на творчество Александра Сергеевича Пушкина. Заметнее всего это в ранних произведениях. По признанию самого поэта, он «сходил с ума» по Байрону и зачитывался им, живя на юге. Особенно Пушкину нравился байронический восточный колорит и романтические герои-дикари, черты которых он придал персонажам «Цыган», «Кавказского пленника», «Бахчисарайского фонтана».

Однако всё не так однозначно, ведь в «Евгении Онегине» Пушкин открыто иронизировал по поводу популярности Байрона:

 

Британской музы небылицы
Тревожат сон отроковицы,
И стал теперь ее кумир
Или задумчивый Вампир,
Или Мельмот, бродяга мрачный,
Иль Вечный Жид, или Корсар,
Или таинственный Сбогар.
Лорд Байрон прихотью удачной
Облек в унылый романтизм
И безнадежный эгоизм.

 

Впрочем, резкие контрасты между героями и сценами «Евгения Онегина», сжатое и драматичное действие, а также остроумные авторские ремарки, которые сделали текст поэмы таким очаровательным. Пушкин явно позаимствовал некоторые из приемов Байрона.

В любом случае, дорогой читатель, рекомендуем и тебе прикоснуться к творчеству Джорджа Байрона. Ты с легкостью сможешь найти его книги в любой городской библиотеке, а мы будем рады получить от тебя обратную связь и, конечно, побеседовать о литературе!

Главное креативное событие весны проходило на территории региона с 25 по 30 апреля. Его организаторами выступили АНО «Кластер творческих индустрий», Центр социальных инноваций и фонд креативных технологий «Ульяновск – культурная столица».

I Международная АРТ-резиденция креативных индустрий объединила на своих творческих площадках молодых архитекторов, художников, дизайнеров, музыкантов, кинорежиссёров, а также начинающих специалистов IT и медиа-сферы. Свыше 250 креативных ребят из 22 регионов России и нескольких зарубежных стран, в числе которых Армения, Республика Беларусь, Молдова, Великобритания, Испания, Индия, Китай и ЮАР, приехали в Ульяновск, чтобы поработать в коллаборации с ведущими экспертами отрасли.

Одним из семи направлений АРТ-резиденции стала архитектура и урбанистика. Мероприятие по этому направлению прошло 28 апреля в  региональном архитектурном центре – Доме Архитектора, который  расположен по адресу: Карла Маркса, 15. Это место стало точкой притяжения всей творческой молодёжи, местом соприкосновения студентов, практикующих архитекторов, творческих горожан и чиновников. Дом Архитектора включает в себя пять пространств: коворкинг-зона, выставочное пространство, помещение для кофе-брейков, чилл-зона и первая (и, пока что, единственная) макетная мастерская в городе Ульяновск. Помещение в самом центре города служит для объединения творческой молодёжи – тут проходят лекции и воркшопы, заседания первого в России Молодёжного Градостроительного совета, онлайн-концерты, выставки местных художников, студенческие практики и многое другое.

Региональным куратором мероприятия выступил модератор «Центра прикладной урбанистики» Дмитрий Шацков, а главным экспертом – средовой архитектор, дизайнер и руководитель архитектурных воркшопов Михаил Приёмышев (г. Череповец). Перед командой, состоящей преимущественно из студентов колледжа градостроительства и права,  стояла задача – разработать архитектурную концепцию для третьего корпуса завода «Контактор», на базе которого планируется создать большой креативный кластер.

В течение трёх дней участники арт-резиденции размышляли о создании нового креативного кластера на территории завода «Контактор». Первый день участники посетили территорию завода и размышляли над смыслами, метафорами, эмоциями и духом этого места. Во второй день ребята искали художественный образ посредством макетирования, создали и презентовали несколько картонных макетов, показывающий основную идею их проекта. Далее, на третий день участники приземляли свои наработки на формат презентации, создавали конкретные проектные решения.

В ходе встречи руководитель программы «Ульяновск – литературный город ЮНЕСКО» Наталья Дашук рассказала студентам о сети креативных городов ЮНЕСКО и о том, что значит для города и для его устойчивого развития статус креативного города ЮНЕСКО. Сеть креативных городов ЮНЕСКО - это проект, запущенный ЮНЕСКО в 2004 году с целью «содействия сотрудничеству между городами, которые признали креативность стратегическим фактором в своем городском развитии». По данным ЮНЕСКО, города, назначенные креативными городами, работают вместе над общей целью «поместить творчество и культурные индустрии в центр своих планов развития на местном уровне и активно сотрудничать на международном уровне».

Студенты смогли посмотреть видео с мастерклассом от студии Sav и ее основателя, базирующейся на Гоа. Также офис этой студии расположен в Мумбаи, креативном городе ЮНЕСКО, который участвует в многочисленных международных проектах и является наглядным примером творческого бизнеса креативного города. И это яркий пример того, как креативные города ЮНЕСКО осуществляют сотрудничество с представителями разных творческих индустрий города!

 

 

 

29 апреля прошёл фестиваль креативных индустрий Ульяновской области. Это мероприятие является частью I Международной ART-Резиденции креативных индустрий.  Его площадкой выступил торгово-развлекательный центр «Аквамолл». «Ульяновск-литературный город ЮНЕСКО» принял  участие в этом грандиозном событии. 

На Фестивале подвели итоги работы семи направлений I Международной ART-Резиденции креативных индустрий. Кураторы и участники направлений презентовали зрителям продукты, над которыми активно работали в течение прошедшей недели.

В атриумах ТРЦ прошла ярмарка-выставка ремёсел Ульяновской области. Более 30 мастеров из Ульяновска и районов области представили свои работы. Среди участников были ювелиры, изготовители мягких игрушек, сувенирной, деревянной и кованой продукции. 

В рамках культурной программы при поддержке дирекции "Ульяновск - литературный город ЮНЕСКО" была презентована коллекция этно-бренда "Hope&Betty" в коллаборации с портным Изабеллой Узалуковой, ювелиром "Ива Ге" и мастерами творческого объединения "Журавль".

Вдохновившись известным произведением земляка Аксакова С.Т. "Аленький цветочек", создатели коллекции передали своё видение русских народных сарафанов в современном дизайне. Через присутствие украшений из металла и полудрагоценных камней была подчёркнута динамика современного мира, а с помощью бисера и тканых ремней прослеживался уклон в сторону поволжских традиционных орнаментов.

Презентация коллекции проходила под песню "Моя земля" в исполнении певицы Куин Тандеки и вокалистки Елены Подрезовой. Знаменательно, что песня под которую проходил показ, выбрана не случайно, а точнее именно для того, чтобы показать, что наша земля одна и мы должны любить ее и друг друга, созидать и творить вместе и радоваться красоте этого это мира, как единое целое. 

Музыкальное сопровождение обеспечил гитарист Тихонов Влад, студент ОГБПОУ "Ульяновский колледж культуры и искусства". Ульяновский танцевальный коллектив «Апгрейд» дополнил выступление остальных участников. Одежду и украшения продемонстрировали девушки, из модельного агентства "Совершенство".

Коллекция стала значимым и запоминающимся событием фестиваля.

Это яркий пример того, как креативные города ЮНЕСКО осуществляют сотрудничество с представителями разных творческих индустрий города, проявляющих себя через моду, музыку, кино, изобразительное искусство, архитектуру и урбанистику, IT - мобильные разработки.

Участие в мероприятиях такого плана является показателем того, что Ульяновск объединяет сеть городов ЮНЕСКО, тем самым обозначая и подчёркивая своё активное положение.