Дирекция Программы «Ульяновск – литературный город ЮНЕСКО» продолжает публиковать работу студентов-практикантов 2 курса магистратуры Института международных отношений, факультета лингвистики, межкультурных связей и профессиональной коммуникации Ульяновского государственного университета (Крашенинникова Екатерина, Храм Мохаммад,  Скворцова Ксения, Алиева Диана, Парфенова Мария, Терехина Анастасия) по переводу на английский язык повестей и рассказов ульяновского автора Валерия Ерёмина.

Об авторе:

Ерёмин Валерий Александрович – поэт и прозаик из рабочего посёлка Сурское Ульяновской. Он является членом Союза журналистов РФ, Союза писателей России, председателем Сурского литературно-поэтического объединения «Промзинские слоги». Валерий Александрович – постоянный автор «Литературной страницы» районной газеты «Сурская правда», имеет публикации в областных литературно-художественных альманахах «Карамзинский сад» и «Симбирск», автор нескольких сборников рассказов и стихов. 

Сегодня Вы можете прочитать повести и  рассказы из книги «Разговор», 2021 года издания, художественный перевод которых подготовила Ксения Скворцова.

Интерес к языкам у Ксении появился в подростковом возрасте, когда ей очень захотелось узнать, о чём поют любимые музыкальные исполнители. В дальнейшем интерес перерос в профессию. Ксения рассказала нам о своих увлечениях: «Я обожаю учить иностранные языки, изучать культуры других народов, танцевать, общаться с людьми из разных стран!». 

 

Приглашаем к прочтению всех желающих, а также читателей из других стран. Здесь вы можете прочитать повести сначала на русском языке, а затем на английском.

*

*

*

КУРЯМ

 

Георгий листал местную газету, быстро просматривал фотографии и заголовки. А на предпоследней странице он остановился. Георгий был уже в годах или как говорят в солидном возрасте и его, конечно, привлекали старые фотографии, а их размещали как раз здесь. Он старался на этих не совсем порой чётких чёрно-белых снимках угадать знакомые лица людей, которых он когда-то знал или видел. С которыми прошли те давно ушедшие годы, за которые так крепко цеплялась и не хотела отпускать и расставаться его уже немного ослабевающая память.

- Так это же духачи-трубачи! – невольно произнёс он вслух. – Это вот Валенька, школьный мой друг, а это Сенька, точнее Вовка, который тут в переулке недалеко от меня жил. Сенькой его по отцу называли. А это Карпыч, бессменный завхоз молочного техникума. Часто он очень любил, вразумить кого-то особо не понятливого словами: «Ты турок». Был Карпыч не из наших краёв, откуда-то с юга. Возможно, его родичам эти турецко-подданные, чем-то крепко насолили. Здесь же Иван с улицы Вальковка, моего деда Афанасия сосед. Их Вальковских всех глинниками называли. Завод кирпичный там исстари рядом был. И смотри почти вся команда во главе с руководителем Палычем. Смотри-ка, как он трубу-то к губам прижал. Он ведь ещё и баянист хороший был. А там сзади-то кто? Высоченный такой! Пишут Валентин. Какой Валентин? Его всегда, все «Курямом» звали. Этот только большой барабан любил и литавры.

Оторвавшись от газеты, Георгий невольно стал вспоминать, кто ещё был участником духового оркестра. Но вспомнил он только Вячеслава, по отчеству Ильясович. Мать, его, была врачом. Во всю щёку у неё было уж очень приметное родимое пятно. Ну и конечно, понятно, что за глаза, в посёлке прямо некоторые нелестно называли её «Краснощёкой». Вячеслав был намного старше Георгия. Это был выше среднего роста крупный, смуглый, темноволосый мужчина. Играл он на большой трубе или на большом барабане, если в оркестре почему-то отсутствовал «Курям». Ещё он любил, петь со сцены районного дома культуры. Набирая в свои лёгкие по -больше воздуха и выдавал в зал басовитые звуки. Поговаривали, что он будто в области и чуть ли не в Москве, в конкурсах каких-то участвовал.                                                                                                                                                                                                                                                                        

Чего греха таить, как говорят, Георгий и сам был в этом деле замешан. В юные годы тоже пытался из различных духовых инструментов извлечь нужные звуки, но, увы, из этого занятия ничего не получилось.  А что могло получиться, если его уши, были, приспособлены, только для того чтобы слушать, то, что воспроизводят другие. В общем, надежды Николая Палыча он не оправдал.

После своих воспоминаний Георгий решил позвонить другу Валеньке, то есть Валентину Ивановичу и тогда узнал много интересного. Оказывается, в посёлке было два духовых оркестра. Один в техникуме, другой в районном доме культуры и надо же у обоих были инструменты в достатке. Руководил в техникуме вначале студент Сашка. Георгий хорошо помнил его отца, маленького кривоногого мужичка, который работал в пожарной команде и настрогал, как говорят четверых талантливых парней. Затем руководителем стал Вячеслав, работавший в техникуме кочегаром, сродник знаменитого Промзинского купца, изобретшего одну из лучших зерносушилок в России. Этот играл на баритоне. Был у них в оркестре и Кураколыч, преподаватель специальных дисциплин и черчения и всё тот же Тылик, то есть Карпыч. Фамилия у него была итересная – Тылик, а все называли его по отчеству Карпыч.  А вот других он тоже уже не помнил.

Поговорив немного, они вдруг неожиданно вспомнили ещё Вовку, которого многие знали по прозвищу «Питак». Жил он в центре посёлка рядом с базаром в пятистенном доме. Дед его слыл хорошим бондарем. Вовкиным инструментом в то время была труба. Потом припомнили Сашку «Моряка» с Ванькиной деревни. Там, где была пристань и контора с вывеской «Умрек»(управление малых рек). И пришли к выводу, что почти половина молодёжи посёлка прошли школу духачей, то есть через коллективы двух духовых оркестров.

У Георгия постоянно вертелась навязчивая мысль-воспоминание, что в посёлке первый духовой оркестр был организован при пожарной охране. А эта пожарная охрана была создана одной из первых в губернии. Когда и где он слышал об этом, он никак не мог вспомнить. Никак не мог он найти так нужных в этом случае подтверждений.

Ещё Георгий никак не мог разгадать прозвище Валентина «Куряма». С Вовкой - «Сенькой», с Вовкой «Питаком» и Сашкой «Моряком» было всё понятно. А вот с Валей «Курямом» была загадка. Жил он с матерью, которая работала медсестрой в местной больнице. После окончания средней школы втроём, три мушкетёра, Валентин, Вячеслав и Сергей поехали в Казань. Валентин поступил в авиационный техникум, возможно, ему помог в этом волейбол. Ещё в школе он начал играть в него. Был Валентин высокого роста. Худощавый. Как говорят поджарый и лёгкий. Высоко прыгал. Хорошо «глушил», вколачивая мяч на первую линию площадки. Неплохо подавал. Славка друг тоже играл, но слабее. В техникуме «Курям» показал себя. И вскоре стал играть за сборную Казани. Играть-то он играл, а вот с учёбой дело не ладилось. Сколько он там и проиграл, и проучился, сейчас уже никто в посёлке не помнит и как вернулся домой, тоже не помнят. Только один Сергей остался в Казани. И он там даже женился. Но тоже только уже гораздо позже вернулся в посёлок к матери, но один, и стал работать на должности инженера строителя. Вячеслав, недолго пожив у отца Ильяса, загрустив, вернулся к матери в наш посёлок.

«Курям» выучился на токаря-фрезеровщика. Друг Вячеслав или как его стали называть Вячеслав Ильясович стал работать физруком. Они порой встречались на волейбольной площадке или в духовом оркестре, а порой и за бутылочкой не дорогого местного фруктового вина.

В летнее время в волейбол в посёлке любили и «сражались» очень многие. Играли в основном по вечерам.  Георгий стал вспоминать, где находились волейбольные площадки. Одна у старого здания РДК, там когда-то, в былые времена размещался «Народный дом». Вторая во дворе административного здания молочного техникума и третья во дворе средней школы. Здесь был целый спортивный комплекс тех времён.  Частенько Георгий вспоминал, как друзья договаривались между собой:

- Куда мы сегодня пойдём в волейбол играть, в школу, техникум или к РДК? Но только давайте пораньше.

- Пойдёмте в техникум, да и надо бы пораньше, а то взрослые придут.

- Нет, взрослые сегодня к РДК пойдут, я слышал.

- А может лучше в школу, а потом к РДК, посмотрим, как мужики там резаться будут. Если народу мало будет и нас примут. Тоже сыграем.

- Чего мало. Вчера вон они на вылет играли. Кто проиграл – уходи.

- Говорят, какой-то военный в отпуск приехал, мастер спорта што ли или кандидат. Нашим волейболистам, всякие там приёмы показывал. Как подавать «крюком», как лучше принимать мяч двумя руками, как блок ставить, как «рыбку» делать.

- Какую ещё «рыбку»?

- Такую. Простую. Это когда мяч на землю падает, надо вперёд нырнуть и падая на руки, одной рукой его вверх отбить.  

- И чо, он сам што ли показывал?

- Да у нас «Курям» кола поставит, никакой блок с рыбкой не поможет.

Такие вот были разговоры.

Зимой Георгий помнил было намного сложнее. Можно сказать очень даже сложно. Спортивный зал был только один. В молочном техникуме. Да какой там зал? Он и актовый, даже небольшая сцена была, он и танцевальный, и спортивный. Три в одном. Как кто-то шутил: «Смесь бульдога с носорогом!» Но всё же там играли. Команды размещались, конечно, не полные, по три-четыре человека. Но и так даже соревнования проводили. А потолки были низкие до смешного. С одной стороны выше с другой ниже и ещё запомнился металлический прут-стяжка у потолка прямо над сеткой. Мяч частенько, конечно, за потолок и металлический прут задевал. Но приходилось терпеть, а где больше поиграешь.

Взглянув на газету, воспоминания Георгия вновь вернулись к музыке.

Звуки оркестра Георгий помнил с раннего детства. Он жил не далеко от парка, рядом с которым была площадь и дом культуру. У ограждения парка, где стоял памятник вождю мирового пролетариата указывавшим рукой на восход солнца, возвышалась деревянная трибуна. Откуда в торжественные праздничные дни местное руководство докладывало об очередных успехах. Намечало грандиозные планы и конечно поздравляло с праздниками. Рядом с трибуной всегда располагался духовой оркестр. Бодрыми маршами и мелодиями он зазывал людей на праздник. В нужные минуты при вручении знамён и грамот звучал туш.  Колонны людей сходились, а потом расходились с площади так же под звуки духового оркестра. А потом позже Георгий слышал игру оркестра в вестибюле здания кино, где вальсировали пары, пришедшие на вечерний киносеанс. Всё это он мальчишкой слышал и наблюдал через окно. Играл оркестр конечно и в зале районного дома культуры на вечерах танцев. Танцы под духовой оркестр это было что-то. Звуки труб и звон литавр можно было слышать на партийных и комсомольских конференциях и торжественных мероприятиях. На них «Курям» не очень любил бить по бокам своего любимого инструмента, большого барабана и звенеть литаврами. Это выпадало на долю Вячеслава. Валентину же было больше по душе провожать под звуки оркестра человека в последний путь. Он считал, исполнить это своим святым долгом. Это всё происходило не на глазах высокого руководства, а на виду простых людей. И было совсем не маловажно то, что за это платили деньги. И мало кто знает, что на каждый инструмент тогда были свои расценки. Валентин знал, неся на себе большой увесистый барабан в траурной процессии и ударяя по нему, что его труд, приравнивался к самому дорогому труду трубача, и на это была самая высокая цена. Валентин также знал, что их хорошо накормят и конечно угостят. А это тоже было для него довольно существенно. К этому времени «Курям» находясь в рядах пролетариата, полюбил спиртное. А как тут не полюбишь? Работяга, семьи нет, и забот мало. Да ещё побочный заработок. Между собой оркестранты эту работу называли на простом сленге одним словом – жмурик. Иногда приходилось участвовать в процессиях не один раз в день. Часто доводилось выезжать и за пределы района. А после левого заработка сразу появлялось много друзей. На Руси всегда хватало людей выпить и закусить, как говорили на халяву.        

 Порой ему с большим трудом удавалось отпроситься с работы на «жмурик», иногда он даже сбегал через забор, чтобы не видело начальство и на проходной. Руководство много прощало и ценило его за то, что он был не плохой токарь, мог участвовать на конкурсах и в тоже время делать самую низкооплачиваемую работу, например, безропотно точить болты. Валентин к тому же никогда не бузил и не возмущался. Вообще он по натуре был молчаливым и не многословным. А после «жмурика» он мог попросту на какое-то время загулять. Но на работу выходил регулярно. Волейбол он тоже по-прежнему любил и не забывал. Хотя играл всё реже и реже. Команда посёлка при участии «Куряма» стала чемпионом области среди сельских команд и стала защищать честь региона. В одной из поездок путь волейболистов проходил через столицу, и там была пересадка.  Кто-то заметил, отсутствие Валентина. Всех успокоил Вячеслав, сказав:

- Никуда он не денется.

- А куда он, что у него сродники здесь?

- Какие сродники. Он поклялся, что всю Москву объедет, а фруктовое дешёвое вино, как у нас, найдёт.

Команда, дружно молча, переглянулась, только руководитель не громко чертыхнулся. Многие, конечно, не верили в затею «Куряма». Но через какое-то время он появился довольный и затареный бутылками. И здесь ему многое прощали, и он знал, заменить его, было не кем.

Неожиданно жизнь Валентина дала крутой поворот. На волейбольной площадке появилась высокая особа женского пола. Звали её Тамарой. Она хорошо играла. Даже лучше некоторых мужчин. Все невольно стали переводить взгляды с неё на Валентина, с него на неё. И многие решили, что это пара. Так оно и вышло. «Курям» преобразился, он стал, казалось, ещё выше и заиграл новыми красками. На лице появилась улыбка, а его уста стали произносить больше слов. Некоторые друзья радовались этому событию. Другие огорчались и не хотели, чтобы какая-то женщина кем бы она не была, вырвала и увела Валентина из их компании. Уж как там, чего там, но волейбольная и семейная пара, просуществовала не очень долго и распалась. Чего-то там не склеилось. Тамара, собрав вещи, ушла от «Куряма», а вскоре и вовсе уехала. Любовь к женщинам теперь навсегда исчезла из сердца Валентина. Он всё реже стал играть в волейбол, а потом и совсем забросил его. Остались у него два занятия работа на фрезерном и токарном станках и игра в духовом оркестре на любимом большом барабане, а после всего этого непременное расслабление за рюмочкой вина. Зимой члены духового оркестра до начала движения похоронной процессии непременно должны были промывать клапана у инструмента водкой, чтобы те не замерзали. У большого барабана хоть они и отсутствовали, но «Курям» принимал в этом самое активное участие. Часть водки полагалась для инструмента, другая часть как говорили для «сугрева» организма оркестрантов. Не обходилось к стыду и без курьёзов. Однажды «духари» встревожились отсутствием Валентина, но вскоре он появился, перед самым началом движения, что-то наспех дожёвывая. Процессия двинулась и через некоторое время коллеги оркестранты, прислушавшись, заметили, что звуки барабана становились всё тише и тише. Когда кто-то из них оглянулся, то с ужасом увидел «Куряма» шагах в двадцати сзади, которого поддерживая под руки, вели две старушки. Валентина решили наказать. Когда уселись на солому в кузов грузовика, чтобы отправиться из села в обратную дорогу домой, стали делить заработанные деньги. «Куряму» дали один рыжий советский рубль. Он, молча, крепко сжал его в большом натруженном и пропитанном машинным маслом кулаке. Вдруг все заметили, как из его глаз по лицу потекли крупные слёзы, которые он стал вытирать кулаком с зажатым в него рублём. В кузове наступила тишина. Потом все наперебой стали успокаивать Валентина и говорить, что пошутили.

Время шло, «Курям» работал в СХТ, склонившись над токарным станком, или шагал в процессии, ударяя в барабан и звеня литаврами. Порой он бил только колотушкой в барабан, а литаврами звенел его друг Вячеслав. Надо же было делиться с другом. В одном из мордовских сёл, поминали отдельно, в одном доме дети, в другом женщины, мужчины в третьем. После поминальных речей и выпитой водки кто-то решил выяснить, что могут играть «духачи». Те пояснили, что траурный марш «Слёзы матери», «Первый траурный марш Шопена», а для коммунистов и военных «Мы жертвою пали в борьбе».

- Ну, а ещё, кроме, этого вы что-то умеете? – спросил кто-то.

- Краковяк можем! – выкрикнул один из оркестрантов.

- Может, сыграете, – попросили из-за столов после очередной стопки.

Взяв инструмент, оркестр расположился в нужном порядке. Набрав воздуха полную грудь, руководитель мотнул головой. Комната наполнилась танцевальной мелодией. Вначале все мужчины за поминальным столом, молча, внимательно с грустью слушали. Потом кто-то в такт начал притопывать ногой, а через какое-то время некоторые сорвались в пляс. Вдруг дверь в избу открылась, и на пороге появился колхозный парторг. Пляска прекратилась. Музыка виновато оборвалась на половине ноты.

- Так мужики, конечно, спасибо, что приехали, – сказал парторг. – Но больше я вас не приглашу.

- Так они нас сами попросили сыграть, – сказал руководитель оркестровой группы. – Они же сами и плясать кинулись.

- Ничего не знаю, – твёрдо изрёк парторг.

Обратно ехали молча. Кто-то тихо еле слышно на губах заиграл марш «Слёзы матери». Это была самая любимая мелодия Валентина и он, сидя в кузове закрыв глаза, и слегка покачиваясь, стал делать движения, имитируя игру на барабане и издавать тихие звуки.

  Годы совершали своё движение, а с ними и жизнь людей и посёлка. Со временем не стало слышно звуков духового оркестра. На смену пришли другие инструменты. Вначале опустели, а потом и исчезли волейбольные площадки. Интересы быстро менялись.

Георгий вспомнил случай, который привёл его в мастерские районной сельхозтехники. В «токарке» он увидел за станком пожилого рабочего, вытачивающего какую-то деталь. Когда тот, выключив станок, поднял голову, Георгий с трудом в нём узнал Валентина «Куряма». На нём было трое очков. Двое на глазах, а третьи расположились на лбу. Грязная засаленная роба и усталый вид.

- Да-а-а… Как нас житьё-бытьё меняет, – подумал Георгий.

Потом гораздо позже в разговоре с другом детства, или как говорят, со своим годком, Валерием, Георгий узнал, что «Куряма» не стало.

- Только до пенсии доработал и всего-то один раз её получил. Последнее время можно сказать существовал. Матери не стало, так он перебивался на том, что Бог пошлёт, ну и выпивал, конечно.

Помолчав немного, Валерий продолжил:

- А ты знаешь, что когда о Ельцине у нас заговорили, он, выпив с друзьями, вдруг заявил: «А мы с ним в волейбол играли». Кто-то там чуть закуской не подавился, а кто-то от неожиданности стакан опрокинул. Потом заулыбались, некоторые засмеялись даже. В общем, не поверили. А он им говорит: «Он в Казань приезжал, когда за сборную Свердловска играл, а я за сборную Казани. Потом мы в Свердловск ездили». И надо же когда, трезвый молчит, а выпьет нет-нет да про Бориса Ельцина вспомнит. А когда тот президентом стал. Мужики, зная не лёгкую жизнь Валентина, начали подтрунивать над ним: «Ты что же Ельцина не попросишь, что бы помог тебе. Вы же с ним в волейбол вместе играли». Валентин только отмахивался, говоря: «Да не вместе мы играли, я же вам говорил. Он за Свердловск играл, а я за Казань». А друзья ему: «Плохо ты Валентин играл. Глушил хорошо, а прыжок у тебя видимо не важный был. Ты видишь, как Ельцин-то маханул».

Георгий слушал друга детства и думал, верить ему или нет. Но он точно знал, что «Курям» играл за сборную «Казани», а уж встречались они с Ельциным или нет, кто его знает. Знал он и то, что Валентин по прозвищу «Курям» во вранье замечен не был. А в прочем кто его знает, но, с другой стороны, зачем ему врать.

Помолчав, Георгий спросил Валерия:

- Скажи, а прозвище «Курям» откуда у него и что означает?

- Не знаю, – ответил тот.

Может в детстве, размышлял потом Георгий, мать говорила Валентину на украинский манер:

- Курям вынеси, покорми.

А в это время кто-то из товарищей и услышал. А впрочем, Бог его знает.   

       

СИСТЕМА

Сашка точно не помнил, как и когда к нему привязалось это выражение, пожалуй, в классе шестом, а может позже или раньше.  Только уж точно после его знакомства с арифметикой и математикой. Вначале вспоминал он, как эти палочки с крючками карандашом писали, поди, наверное, целых полгода. Потом только пошли буквы и цифры.  С буквами было вроде так ничего, а с цифрами имелась небольшая как говорят загвоздка. Нет, считал он всё нормально, и на пальцах, и с палочками хорошо ладил, которые сам нарезал и обстругал перочинным ножичком из ивовых прутиков. А вот когда стали писать цифры и дошли до четвёрки, он не мог почему-то разгадать, как отличить её от буквы Ч (че). Тогда учительница решила прийти ему на помощь. Она взяла свой стул от учительского стола, перевернула ножками вверх и, держа в руках, и глядя на Сашку сказала:

- Вот посмотри, на какую это цифру будет похоже? – и сама ответила. – На цифру четыре. И так, перевёрнутый стульчик к верху ножками, запомни, Саша, это цифра четыре. Стульчик – четыре. У стульчика четыре ноги.

И он запомнил. Да так запомнил, что, когда начинал считать: один, два, три, дальше говорил слово стульчик. После этого весь класс взрывался дружным детским смехом и возгласами:

- Санёк, какой стульчик? После трёх – четыре!

И когда в школе заканчивались уроки, Сашка любил уединяться. Большое удовольствие ему доставляло копаться в огороде, а порой он уходил в поле или на луга, а ещё рядом была небольшая речка. Здесь он спокойно считал вслух:

- Раз, два, три, четыре, пять…

Потом у него ещё начались проблемы с этим колесом круглым, то есть с нолём и буквой О. Тут он многое не смог, как говорят уразуметь.

Во-первых, Сашка не мог понять, зачем и к чему нужен этот ноль, если это ничего не значит, ну нет ничего и нет. Пустое место в общем, вот и всё. И зачем тогда голову забивать. А потом как ещё правильно говорить ноль или нуль? И когда учительница рассказала, что у русских, ноль появился, когда Пётр I в Голландии корабли учился строить, оттуда его и привёз. После этого Сашка невольно подумал:

- И зачем только он это сделал, этот Пётр?

Однажды он подслушал спор отца с соседом, когда они что-то там подсчитывали и, запомнив выражение, на следующий день спросил учительницу:

- Ноль целых хрен десятых, что это значит?

Класс невольно притих. Учительница, на секунду замолчала и даже немного покраснела, затем ответила:

- Саша, это в народе так говорят о маленьких величинах, ну это что-то значит рядом с нолём.

- Значит папка с соседом, точно зарплату считали, – сделал вывод Сашка.

- А ещё Саша есть выражение, «ноль без палочки», – продолжила учительница. – Это так о человеке говорят, когда он мало чего или совсем ничего не значит. Так что надо всем учиться лучше, чтобы стать заметным человеком, а не «нолём без палочки».

Дальше больше в математике появились разные системы уравнений и тут Сашка совсем поплыл. Забуксовал, в общем. Он понял, что в этом деле, в этих системах он точно ноль без палочки. Сидя за партой, в его голове крутились слова: ноль, ноли, нули, система, системы. И он совсем не заметил, как начал вслух говорить: «система нулей», это по такому случаю, что, если не мог решить пример или задачу. А ещё потому, что когда его вызывали к доске, и он не знал или плохо выучил урок, и, выходя, вздыхал и, почёсывая затылок, непроизвольно говорил:

- Да-а-а, система нулей получается…

Потом и друзья, заметив его какую-то озабоченность, спрашивали его:

- Ну, что Санёк, систему нулей решаешь?

И теперь когда возникала любая сложная жизненная ситуация он вольно или невольно, про себя или вслух говорил, что это система нулей, которую на его взгляд сложно будет решить.

Он закончил школу. И чтобы подальше быть от математики, от цифр, поступил в сельхозинститут. Выучился на агронома, приехал работать в родной колхоз. Но не тут-то было, цифры вновь взялись за него. Головой всему здесь был план, а он, как известно, спускался, слово-то какое, в цифрах, и в процентах. И ты за него, за этот план, должен драться, биться и обязан был выполнить, несмотря ни на что.  Хотя бы на сто целых и одну десятую процента. Вот такая здесь была система нулей. Ты шёл, ты стремился к выполнению плана, а план этот убегал от тебя. И когда ты его выполнял, план обязательно увеличивали. В общем, это был горизонт. А маятник выполнения плана порой постоянно качался то в одну, то в другую сторону, как и сама жизнь. 

В это времена, в стране был запущен первый искусственный спутник. В тёмное время суток люди выходили из домов и смотрели в небо, пытаясь разглядеть светящуюся точку. Вот такая система нулей.

Сашка тоже смотрел в небо, но чаще днём. Он хорошо с детства усвоил поговорку: «Был бы дождик, был бы гром, зачем нужен агроном!» И он ждал дождя, даже молился, чтобы тот пошёл. Все знали, три хороших дождя вовремя и говори, урожай в кармане. А потом ещё эта кукуруза, хочешь, сажай её и не хочешь, сажай. Это тоже была система нулей.

А жизнь бежала, да как ещё бежала, её приходилось считать уже не годами, а десятилетиями.

У Сашки появилась семья, дети – это конечно была самая большая радость.

А вся страна радовалась первому человеку в космосе. Какой же был душевный подъём!

Сашке дали колхозную квартиру – тоже радость.

Друг в городе получил благоустроенную квартиру в «хрущёвке», хотя многие в это время жили в частном секторе в бараках или «коммуналках». Мало ещё было телефонов и телевизоров, но по телеку показывали очень даже неплохие вещи, а хоккей наверно смотрели все и дружно болели за команду, за страну!

В тоже время некоторые стали предпочитать носить иностранные шмотки. Ну и потихоньку, на кухне поругивали власть, почитывали запрещённый «самиздат», но и гордились тем, что живут в сильной и неплохой стране. Отношения между людьми были более тёплыми и человечными. Соседи заходили в гости по-простому, не смотря на социальный статус и достаток. Просто пообщаться и поговорить «за жизнь». Да и всех соседей люди знали и уважали.

Вдруг, даже в деревне, стали появляться «пижоны». Они отращивали длинные волосы и ходили в расклешённых брюках, а было ещё лучше, в «забугорных» джинсах. В умы стала проникать зарубежная музыка, которая получила большую популярность среди молодёжи.  Вот такая система нулей получалась, порой говорил Сашка.

На улицах сёл затрещали мопеды и мотоциклы, а взрослые записывались в очередь на покупку машин, ковров и пылесосов. Жизнь заметно менялась.

Однажды Сашка прямо из поля заскочил в правление. В бухгалтерии его встретил главбух:

- Проходи Александр Николаевич, взгляни, какую нам штуковину привезли. Теперь урожайность быстро будем подсчитывать.

На одном из столов, он увидел устройство чем-то напоминавшее футляр от баяна с шеренгой окошечек и кнопок. Над этой штукой, с важным видом и знанием своего дела, не торопясь колдовал молодой человек.  Александр подошёл ближе. Специалист в это время нажал какую-то клавишу и в окошечках зелёным светом кошачьих глаз загорелись огоньки. Александр присмотрелся и увидел мерцающие ноли.

- Мать честная! Система нулей! – неожиданно, само собой, вырвалось у него.

- Здесь не только ноли, – взглянув в его сторону, сказал спец и начал с удовольствием демонстрировать счётные возможности устройства.

Александр не мог оторвать глаз от завораживающих огоньков-цифр, и спросил:

- И как же она всё это? 

- Да вот додумались люди, информацию в электрические сигналы превращать и обрабатывать.

- И как это? Вот ноль, например, как в электрический сигнал превратить?

- Да очень просто. Вот смотри.

И спец включил настольную лампу, потом выключил, включил, выключил, и пояснил: 

- А вот когда выключена это ноль, включена единица.

- Так это только две цифры.

- Все цифры можно зашифровать нолями и единицами, да вообще всё на свете ими можно представить.

В этот день Александр забыл про все поля. Он засиделся в бухгалтерии допоздна и даже сбегал за бутылкой, и они всё говорили, и говорили.

Домой пришёл он поздно. Дети уже спали, жена лежала и листала журнал. Он молча разделся и лёг. Долго ворочался и не мог уснуть. Потом улёгся на спину и произнёс:

- Ты понимаешь, какая система нулей получается?… Представь себе, что всё вокруг нас, да и нас, можно представить с помощью нолей и единиц.

- Как это? – удивилась жена.

- А вот так!

И он начал подробно пересказывать свой сегодняшний разговор со специалистом по вычислительным машинкам.

- В конце он мне сказал, что в будущем все будем сидеть дома, смотреть на экраны и нажимать на кнопки, а всё будут делать автоматы и роботы.

- Это он тебе видимо зубы заговаривал, выпить наверно с тобой захотел. Давай-ка спать.

Постепенно Сашка за делами стал забывать тот разговор. А как не забудешь? Руководство в стране стало с регулярным постоянством меняться, почти со скоростью как цифры в той машинке. А когда приходит новый руководитель, он начинает дела вершить по-новому. В народе начали блуждать фразы: конец развитого социализма, переход от плановой экономики к рыночной, застойные времена, гласность и демократия. Запад не дремал и подливал масла в огонь.  Все эти события в стране называли эпохой перемен. В такие времена, как знал Сашка, не дай бог жить.

- Эпоха, а живём-то как? Плохо иль не плохо? – задавал он себе вопрос и не находил ответа и добавлял. – Система нулей получается.

А тут ещё все об экономической реформе начали талдычить. А потом своей политикой правительство полностью изменило экономику и политическую систему.

Придя вечером домой, Сашка увидел, что сын учит уроки и его слух уловил слова: переменная величина, и тогда он обратился к сыну:

- Ну-ка скажи-ка, что ты там про переменные бормочешь?

- Это такие величины, которые могут меняться, – ответил сын.

- Ты смотри-ка как про нашу жизнь. А сколько может быть переменных, и могут ли они быть все нолями? Вот ответь мне.

- Мы такое не учили, я не знаю.

- А я знаю… сколько угодно… – ответил Сашка, уходя на кухню, добавил – Это для того, чтобы такую задачку никто и никогда не мог решить.   

     Закусив, он улёгся спать и долго что-то бормотал.

Ночью ему снилась всякая ерунда, будто его вызвали к очень большому начальству и то сказало:

- Вся твоя прошлая жизнь обнуляется и придётся всё начать снова, с нуля!

- Как же так? Почему результат моей жизни получился равным нулю? – робко спросил он.

- Ты же сам выбрал свою систему нулей!

- Выходит я плохо играл? Если на табло счёт ноль-ноль, но я же всё делал по правилам!

- Мы тысячу раз говорили тебе, как нужно правильно поступать, но ты — ноль внимания. Садись!

- Я и так сижу на нуле!

- Сидишь вот и сиди! Сейчас мы тебя ещё пострижём под ноль ха-ха-ха…

-  Пожалуйста, не надо! Меня дома жена подстригает под бокс.

Он умолял и просил, но всё сводилось к нолю. 

- А мы тогда тебя под нолик с крестиком.

Во сне он даже сильно вспотел.

Утром, когда проснулся, был весь разбитый словно по нему проехали трактором с культиватором. Выпив чая, отправился на работу.

А потом наступило новое время, которое многие стали назвать лихим.

*

*

*

KURYAM

George was leafing through a local newspaper, quickly looking through photos and headlines. He stopped on the penultimate page. George was already quite elderly or, as they say, at a respectable age and, of course, he was attracted to the photos, and they were placed on that page. He tried to guess the familiar faces of people he had once known or seen in these sometimes not quite clear black-and-white photos. The people with whom he passed those long-gone years, and for which his already slightly weakening memory clung so tightly and did not want to let go and part.

‘Well, these are the trumpeters!’ he said aloud involuntarily. ‘This is Valenka, my school friend, and this is Senka, or rather Vovka, who lived here in the alley not far from my house. He was called Senka after his father. And this is Karpych, the permanent housekeeping manager of the College of Dairy Technology. He often was very fond of trying to talk some sense into someone who wasslow on the uptake, saying: ‘You're a Turk’. Karpych was not from our region, he was from somewhere in the south. It is possible that these Turkish people have done something to annoy his relatives. Here is Ivan from Valkovka Street, my grandfather Afanasy's neighbor. All of the Valkovskys were called glinniks. The brick factory was there for a long time. And look, almost the entire team is here, headed by their head Palych. Look how he pressed the pipe to his lips. He was also a good accordionist. And who's back there? So tall! It’s written Valentin. Which Valentin? Everyone always called him ‘Kuryam. He only loved the big drum and timpani.

Looking up from the newspaper, George involuntarily started to recall who else was a member of the brass band. But he remembered only Vyacheslav, by his patronymic Ilyasovich. His mother was a doctor. She had a very noticeable birthmark all over her cheek. And of course, it is clear that in the village some unflatteringly called her ‘red-cheeked’ behind her back. Vyacheslav was much older than George. He was, a large, swarthy, dark-haired man above average height. He played the big trumpet or the big drum, if for some reason Kuryam couldn’t play in the orchestra. He also liked to sing from the stage of the district house of culture, taking in more air into his lungs and giving out bass sounds into the hall. There was talk that he participated in some competitions in the region and almost in Moscow.

To tell the truth, George himself was involved in this. In his younger years, he also tried to extract the necessary sounds from various wind instruments, but, alas, it didn’t work out.  Things couldn’t work out because his ears were adapted only to listen to what others reproduce. In general, he fell short of expectations of Nikolai Palych.

After having these memories, George decided to call his friend Valenka, that is, Valentin Ivanovich, and then he learned a lot of interesting things. It turns out that there were two brass bands in the village: one was in a technical school, the other was in the district house of culture and both had tools in abundance. At the beginning Sasha, a student, led the band in the technical school. George remembered his father well, a little bandy-legged peasant who worked in the fire brigade and cranked out, as they say, four talented boys. Then Vyacheslav, who worked as a stoker at the technical school and a relative of the famous merchant Promzinsky who invented one of the best grain dryers in Russia, became the head. He played the baritone. They also had Kurakolych in the orchestra, a teacher of special disciplines and drawing, and the Tylik, that is, Karpych. His surname was interesting - Tylik, and everyone called him by his patronymic Karpych.  But he didn't remember any others.

After talking for a while, they suddenly remembered Vovka, whom many people knew by the nickname "Pitak". He lived in a five-walled house in the centre of the village near the market. His grandfather had a reputation of a good cooper. Vovka's instrument at that time was a trumpet. Then they remembered Sasha the "Sailor" from Vanka's village, where there was a pier and an office with a sign "Umrek" (small rivers management). And they concluded that almost half of the youth in the village have gone through the school of wind musicians, that is, through the collectives of two brass bands.

George constantly had an obsessive thought-a memory that the first brass band in the village was organized by the fire department. And this fire department was one of the first organized in the province. He could not remember when and where he heard about it. There was no way he could find the confirmations so necessary in this case.

What is more, George could not figure out Valentine's nickname Kuryam at all. Everything was clear with Vovka’s nickname ‘Senka’, with Vovka’s nickname ‘Pitak’ and Sasha’s nickname ‘Sailor’. But Valya’s nickname ‘Kuryam’ was a mystery. He lived with his mother, who worked as a nurse at a local hospital. After graduating from secondary school, the three of them, the three musketeers, Valentin, Vyacheslav and Sergey went to Kazan. Valentin went to the aviation college, perhaps volleyball helped him to do this. He started playing it at school. Valentin was tall and skinny, or lean and light, as they say. He jumped high. He spiked well, hammering the ball into the first line of the court. He served well. Slavka's friend also played, but weaker. Kuryam showed himself in the technical school. Soon he started to play for the Kazan team. He played well, but things didn't go well with his studies. Now no one in the village can remember how long he played and studied there, they also do not remember how he returned home. Only Sergey stayed in Kazan. He even got married there. But he also returned to the village to his mother only much later, but he came alone, and began working as a civil engineer. Vyacheslav, having lived with his father Ilyas for a short time, became sad and returned to his mother to our village.

Kuryam trained to be a milling turner. My friend Vyacheslav, or as they started calling him Vyacheslav Ilyasovich, began working as a physical education teacher. They sometimes met on the volleyball court or in a brass band, and sometimes over a bottle of inexpensive local fruit wine.

In the summer, a lot of people loved and played volleyball in the village. They played mostly in the evenings.  George began to remember where the volleyball courts were located. One is near the old building of the district house of culture, where once, in the old days, the ‘People's House’ was located. The second one is in the yard of the administrative building of the college of dairy technology and the third one is in the yard of the secondary school. There was a whole sports complex of those times.  George often recalled how friends decided among themselves:

‘Where are we going to play volleyball today, at school, college or at the House of Culture? But let's do it early.’

‘Let's go to the college, and we should come early, otherwise the adults will come.’

‘No, I heard that adults will go to the House of Culture today.

‘Maybe it's better to go to school, and then to the House of Culture, let's see how the men will play there. If there are not enough people, they will accept us and we'll play too.

‘That’s not enough. Yesterday, they played for elimination. The one that loses leaves.’

‘They say some military man came on holiday, he’s a master of sports or a candidate for master of sport. He showed all sorts of tricks to our volleyball players. How to serve with a ‘hook’, what’s the best way to receive the ball with two hands, how to block, how to make a ‘fish’ with hands.’

‘What fish?’

‘Such a fish. Simple. It’s when the ball falls to the ground, you need to dive forward and beat the ball up with one hand when falling on your hands.’

‘So what, did he show it himself?’

‘Well, we have Kuryam who can skore a point, no block with a fish will help.’

Such conversations they had.

George remembered it was much more difficult in winter. It can be said very difficult. There was only one sports hall. It was at the College of Dairy Technology. It was difficult to call it a sports hall. It was an assembly hall, there was even a small stage, it was intended for both, dancing and sports. Three in one. As someone said: ‘A bulldog mixed with a rhinoceros!’ But still they played. Of course, there was no place for whole teams, only for three or four people in each team. But even like this, competitions were held. The ceilings were ridiculously low. On one side it was higher, on the other it was lower, and I still remember a metal rod-screed near the ceiling right above the grid. Of course, the ball often touched the ceiling and a metal bar. But we had to endure, because we could play only there.

Looking at the newspaper, George remembered about music again.

George remembered the sounds of the orchestra from early childhood. He lived not far from the park, next to which there was a square and a house of culture. Near the fence of the park, where there was a monument to the leader of the world proletariat pointing at the sunrise, there was a wooden tribune, from which the local leaders reported on another success on solemn holidays, made ambitious plans and, of course, congratulated on holidays. The brass band was always located next to the tribune. It invited people to the holiday with cheerful marches and melodies. At the right moments, when awarding banners and diplomas, a flourish was played.  Columns of people came to the square, and then left it to the sounds of the brass band. And then later, George heard the orchestra playing in the lobby of the cinema building, where couples who came to the evening cinema session were waltzing. He heard all this as a boy and watched through the window. Of course, the orchestra also played in the hall of the district house of culture at dance evenings. Dancing to the music of the brass band was something. The sounds of trumpets and the ringing of timpani could be heard at party and komsomol conferences and solemn events. Kuryam did not really like to beat on the sides of his favorite instrument – a big drum and ring timpani at such events. It fell to Vyacheslav's lot. Valentin, on the other hand, preferred to accompany a person on their last journey to the sounds of an orchestra. He considered it his sacred duty to fulfill it. This all happened not in front of the senior leadership, but in front of ordinary people. And it was significant that money was paid for it. And few people know that each instrument then had its own prices. Valentin knew that his work – carrying a large, weighty drum in the funeral procession and hitting it – was equal to the most expensive work of a trumpeter, and this was the highest price. Valentin also knew that they would be well fed and of course treated, and this was also quite significant for him. By this time, being in the ranks of the proletariat, Kuryam got a taste for alcohol. And how can you not get a taste? A hard worker, no family, and few worries. And side earnings. Among themselves, the orchestra members called this work by a simple slang word – a stiff. Sometimes he had to participate in processions more than once a day, and often had to travel outside the district. And after the sideline, he immediately had many friends. In Russia, there were always enough people to drink and eat freeload.

Sometimes it was really difficult to take time off from work for ‘a sniff’, sometimes he even hopped over the fence so that the administration would not see him at the checkpoint. The management forgave and appreciated him a lot for the fact that he was a fine turner, could participate in competitions and at the same time do the lowest-paid work, for example, to meekly sharpen bolts. Besides, Valentin never made a row and was not indignant. By nature he was a silent type.

And after ‘a sniff’ he could simply go on the batter for a while. But he went to work regularly.  He still loved volleyball and did not forget about it, though he played less and less often. The team of the village with participation of Kuryam became the champion of the region among village teams and began to defend the honour of the region. During one of the trips, the way of the volleyball players passed through the capital, and there was a transfer.  Someone noticed Valentin's absence. Vyacheslav calmed everyone down, saying:

'He's not going anywhere.'

'Where is he? Does he have relatives here?'

'What relatives are you talking about?! He swore that he would travel all over Moscow, but find some cheap fruit wine like ours.

The team members looked at each other silently, only the leader cursed quietly. Of course, many people did not believe in Kuryam's idea. But after a while he showed up  satisfied and stocked up with bottles. And he was forgiven many times, and he knew there was no one to replace him.

Suddenly, Valentin’s life took a sharp turn. A tall female appeared on the volleyball court. Her name was Tamara. She played well, even better than some men. Everyone involuntarily began to look from her to Valentin, from him to her. And many people decided that they were a couple. And it turned out that they were right. Kuryam changed, he seemed to become even taller and sparkled with new colours. A smile appeared on his face, and his lips began to utter more words. Some friends rejoiced at this event. Others were upset and did not want some woman, whoever she was, to snatch and take Valentin away from their company. Whatever it was, but the volleyball and married couple did not last very long and it broke up. Something didn’t work out there. Having packed her things, Tamara left Kuryam, and soon she left the village. From that time love for women disappeared forever from Valentin’s heart. He began to play Volleyball less and less often, and then completely gave it up. He had two activities left, working on milling machine and lathe, and playing his favorite big drum  in the brass band, and after all this, an indispensable relaxation over a glass of wine. In winter, the members of the brass band had to wash the valves of the instruments with vodka before the start of the funeral procession, so that they would not freeze. Although the big drum did not have any valves, Kuryam took an active part in this. Part of the vodka was used for the instruments, the other part, as they said, for warming up the orchestra’s members. It was not without curiosities. Once the 'blowers' were alarmed by Valentin's absence, but soon he showed up just before the start of the procession, chewing something hastily.

The procession moved and after a while, fellow orchestra members, listening carefully, noticed that the sounds of the drum were getting quieter and quieter. When one of them looked back, he was horrified to see that Kuryam was about twenty paces behind, being led by two old women who held him by arms. They decided to punish Valentin. When they sat down on the straw in the back of the truck to go back home from the village, they started to divide the money they earned. Kuryam was given one Soviet ruble. He silently squeezed it tightly in his big, work-weary and soaked with engine oil fist. Suddenly, everyone noticed that big tears streamed down his face, which he started to wipe with his fist with a ruble clenched in it. There was silence in the back. Then everyone tried to calm Valentin down and said that it was a joke.

Time went on, Kuryam worked at the farming machinery unit, bending over a lathe, or walked in a procession, beating a drum and ringing timpani. Sometimes he only beat the drum with a stick, and his friend Vyacheslav rang timpani. It was necessary to share with a friend. In one of the Mordovian villages, they commemorated separately, there were children in one house, in another one – women, men were in the third house. After the memorial speeches and drinking vodka, someone decided to find out what ‘the blowers’could play. They explained that they could play the funeral march ‘Mother's Tears’, ‘Chopin's Funeral March’, and ‘We fell victim to the fateful struggle’ for Communists and the military.

‘Well, can you play something else?’  someone asked.

‘We can play Krakovyak!’ shouted one of the orchestra members.

‘Maybe you'll play it,’ they asked from behind the tables after another shot.

Taking the instruments, the orchestra members arranged themselves in the right order. Taking a deep breath, the leader shook his head. The room was filled with a dance melody. At first, every man at the memorial table listened attentively and sadly in silence. Then someone started tapping his foot in time, and after a while some men started dancing. Suddenly the door opened, and a kolkhoz farm party organizer walked in. The dancing stopped. The music stopped guiltily at half a note.

‘Well, guys, thank you for coming,’ said the party organizer. ‘But I won't invite you anymore.’

‘They asked us to play,’ said the head of the orchestra band. ‘They rushed to dance themselves.’

‘Whatever,’ the party organizer said firmly.

They were silent on their way home. Someone softly, barely audibly, played the march ‘Mother’s Tears’ on harmonica. It was Valentin's favorite melody, and he, sitting in the back with his eyes closed, and swaying slightly, started to make movements, imitating playing the drum and making quiet sounds.

Years passed, and life of people and the village did too. Over time, the sounds of the brass band were not heard. Other musical instruments have replaced it. At first, the volleyball courts were emptied, and then disappeared. Interests changed quickly.

George remembered a case that led him to the workshops of the district farming machinery. In the turnery he saw an elderly worker at the lathe, sharpening some detail. When he turned off the machine and raised his head, George hardly recognized Valentin known as Kuryam in him. He was wearing three glasses. Two on the eyes, and the third pair was located on his forehead. He was dressed in dirty greasy robe and had a tired look.

‘We-e-ell… it’s crazy how life changes us,’ thought George.

Then much later, in a conversation with his childhood friend Valery, who was of the same age with George,  he learned that Kuryam passed away.

‘He had just made it to  retirement and only received a pension once. Recently, he didn’t live but existed. His mother died, so he lived with whatever was at his hands, and of course he drank.

After a short silence, Valery continued:

'You know, when there were conversations about Boris  Yeltsin, after drinking with friends, he suddenly said: ‘We played volleyball with him.’ Someone almost choked on a snack, and someone knocked over a glass out of surprise. Then they smiled, some even laughed. Mostly they did not believe it. And he said to them: 'He came to Kazan when he played for the Sverdlovsk team, and I played for the Kazan  team. Then we went to Sverdlovsk.' Look at him, when he's sober, he's silent, but when he drinks he remembers about Boris Yeltsin every now and then. And when he became president, the men, knowing Valentin's difficult life, started to make fun of him: 'Why don't you ask Yeltsin to help you. You played volleyball with him.' Valentin just brushed it aside, saying: 'We didn't play together, I told you. He played for Sverdlovsk, and I played for Kazan.' And his friends said to him: 'You played badly, Valentin. You spiked well, but you probably didn't jump that well. You see how far Yeltsin has come.'

George listened to his childhood friend and wondered whether to believe him or not. But he knew for sure that Kuryam played for the Kazan team, and who knows whether they met with Yeltsin or not. He also knew that Valentin, nicknamed Kuryam, had never been caught lying. However, who knows, but, on the other hand, why would he lie.

After a pause, George asked Valery:

'Tell me, where did the nickname Kuryam come from and what does it mean?

I' don't know,' he replied.

Later George reflected that maybe as a child, Valentin's his mother spoke to him in the Ukrainian manner:

Go feed the chickens* outside.

And at that time, one of his comrades heard it. Only God knows.

Note: Kuryam is a Ukrainian spelling of the word 'Chickens'.

 

SYSTEM

Sashka did not remember exactly how and when he started using this expression, perhaps in the sixth grade, or maybe later or earlier. It was after his acquaintance with arithmetic and mathematics, that’s for sure. He remembered how they wrote these sticks with hooks in pencil first, probably for six months, and then they wrote letters and numbers.  He seemed to do well with letters, but there was a rub with numbers. No, he counted well, and he could count with his fingers and counting sticks, which he cut and shaved out of willow twigs with a penknife. But when they started to write numbers and made it to the number four, for some reason he could not figure out how to distinguish it from the letter ‘Ч’ (che). Then the teacher decided to come to his aid. She took her chair from the teacher's desk, turned it upside down and, holding it in her hands, and looking at Sasha, said:

‘Look, what figure does it look like?’ and she answered it herself. ‘It looks like number four. So, Sasha, remember, the chair turned upside down, this is the number four. A chair means four. The chair has four legs.

And he remembered. Yes, he remembered it so well that when he started counting: one, two, three, then he said the word ‘chair’. After that, the classroom exploded with friendly children's laughter and exclamations:

‘Sanek, what chair? After three comes four!’

And when lessons were over, Sasha liked to be alone. It gave him great pleasure to potter around in the garden, and sometimes he went to the field or meadows, and there was a small river nearby. Here he calmly counted out loud:

‘One, two, three, four, five…’

Then he started having problems with this round wheel, that is, zero and the letter O. Here he could not comprehend much.

Firstly, Sashka could not understand why and what for zero is needed, if it means nothing, well, nothing means nothing. Nothing, that's all. So why stuff your head with nonsense. And then what is the correct way to pronounce it: zero or cero? And when the teacher said that the Russians got zero, when Peter I was learning to build ships in Holland, and brought this knowledge from there. After that Sashka involuntarily thought:

‘Why did he even do it, that Peter?’

One day he overheard an argument between his father and a neighbour when they were calculating something and, having memorized the expression, the next day he asked the teacher:

‘What does ‘Zero point hell tenth’ mean?’

The class involuntarily fell silent. The teacher was silent for a second and even blushed a little, then answered:

‘Sasha, this is how people say about small quantities. Well, it means something close to zero.’

‘So Dad and the neighbor were definitely counting the salary,’ concluded Sashka.

‘Sasha, there’s also an expression ‘A big fat nothing,' the teacher continued. 'This is how they call a person when he or she is considered of little or no value at all. So everyone should study better to become a noticeable person, and not 'A big fat nothing'.

The farther in, the deeper. There were different systems of equations in mathematics, and then Sashka completely got confused. He was stalled, in short. He realized that in this matter, in these systems, he is really a big fat nothing. Sitting at his desk, the words were spinning in his head: zero, zeros, system, systems. And he did not notice at all how he started saying out loud: ‘the system of zeros’, which is used in cases when he could not solve an example or a problem. That’s because when he was called to the blackboard, and he did not know or did not learn the lesson well, he came to the blackboard, sighed and, scratching his head, involuntarily said:

‘We-e-ell, it’s a system of zeros…’

Then his friends, noticing his concern, asked him:

‘Well, Sanek, are you solving the system of zeros?’

And now, when any difficult life situation arose, he said to himself or out loud, intentionally or unintentionally, that this was a system of zeros, which in his opinion would be difficult to solve.

He graduated from high school. In order to stay away from mathematics and numbers, he entered the agricultural institute. He studied to be an agronomist, came to work in his native collective farm. But no such luck, the numbers appeared in his life again. A plan was at the core of everything, and, as you know, it descended, what a word, in numbers, and in percentages. And you have to fight for this plan, and you have to implement it no matter what.  At least one hundred and one-tenth percent. That was the system of zeros here. You were walking, you were striving to implement the plan, and this plan was escaping from you. And when you implemented it, the plan was certainly increased. In short, it was the horizon. And the pendulum of the implementation of the plan sometimes constantly swung in one direction, then in the other, like life itself.

At that time, the first artificial satellite was launched by the Soviet Union. At night, people left their houses and looked at the sky, trying to see a glowing dot. That’s a system of zeros.

Sashka also looked at the sky, but mostly during the day. He learned the saying from childhood well: ‘If it rains, if there is thunder, we don’t need an agronomist!’ And he waited for the rain, even prayed that it would rain. Everyone knew, three good rains at the right time and you have the harvest in your pocket. And then there’s corn, if you want, plant it and if you don’t want, plant it anyway. It was also a system of zeros.

And life passed, and it passed so quickly that it had to be counted not in years, but in decades.

Sasha had a family, children – this was of course the greatest joy.

And the whole country rejoiced at the first man in space. What an elation it was!

Sasha was given a collective farm apartment –  it was also a joy.

His friend got a comfortable apartment in the Khrushchev-era house in the city, although at that time many lived in the private sector in barracks or communal apartments. There weren't many telephones and televisions yet, but very good programs were shown on TV, and probably everyone watched hockey and cheered for the team, for the country!

At the same time, some started wearing foreign clothes. Well, gradually, people scolded the authorities in the kitchen, read the forbidden ‘samizdat’, but they were also proud that they lived in a strong and not bad country. Relationships between people were warmer and more humane. Neighbours came to visit in a simple way, despite their social status and wealth just to chat and have a heart-to-heart talk. And people knew and respected all the neighbours.

Suddenly, fops started to appear even in the village. They grew long hair and wore flared trousers, or even better, they wore ‘foreign’ jeans. Foreign music started to penetrate the minds, and became very popular among young people.  That’s a system of zeros, sometimes Sasha said.

Mopeds and motorcycles roared on the streets of villages, and adults signed up to buy cars, carpets and vacuum cleaners. Life was changing noticeably.

One day Sashka came to the board straight from the field. In the accounting department he met the chief accountant:

‘Come in, Alexander Nikolaevich, take a look at what thingie they brought to us. Now we will quickly calculate the crop yield.

He saw a device that somewhat resembled an accordion case with a row of windows and buttons on one of the tables. A young man with an important look and knowledge of business was slowly fiddling with this thing.  Alexander came closer. At that time the specialist pressed some key and green lights, which looked like cat's eyes, lit up in the windows. Alexander looked closer and saw flickering zeros.

‘Holy mother! The system of zeros!’ he blurted out suddenly.

‘There are not only zeros here,’ the specialist said, glancing at him, and started to demonstrate with pleasure the calculating capabilities of the device.

Alexander could not take his eyes off the fascinating lights-numbers, and asked:

‘And how does it do all this?’

‘Well, people have come up with the idea to turn information into electrical signals and process it.’

‘How is that? For example, how to turn zero into an electrical signal?’

‘Well, it's easy. Look.’

The specialist turned on the table lamp, then turned it off, turned it on, turned it off, and explained:

‘When it is turned off it is zero, and one when it’s turned on.’

‘But it’s only two digits.’

‘All numbers can be encrypted with zeros and ones, and actually, everything in the world can be represented by them.

On that day, Alexander forgot about all the fields. He stayed up late at the accounting department and even ran for a bottle, and they talked and talked.

He came home late. The children were already asleep, the wife was lying and leafing through a magazine. He undressed in silence and laid down. He tossed and turned for a long time and couldn’t sleep. Then he laid down on his back and said:

‘Do you understand what a system of zeros is there?... Imagine that everything around us, and us too, can be represented by zeros and ones.’

‘How is that?’ the wife was surprised.

‘Like this!’

And he started to retell his conversation with the computer specialist today in detail.

In the end, he told me that in the future we will all sit at home, look at screens and press buttons, and everything will be done by automatics machines and robots.

'He was probably fooling you with smooth talk, he probably wanted to have a drink with you. Let's go to sleep.

Gradually, Sasha started to forget that conversation while doing business. And how can you not forget? The leadership in the country started to change with regular constancy, almost as fast as the numbers in that typewriter. And when a new leader comes, he starts doing things in a new way. People used such phrases as the end of developed socialism, the transition from a planned economy to a market economy, stagnant times, transparency and democracy. The West was not asleep and added fuel to the fire.  All these events in the country were called the times of change. In such times, as Sashka knew, God forbid to live.

'The times of change, but how do we live? Is life bad or not bad?' he asked himself and did not find an answer and added. 'This is a system of zeros.'

And then everyone started talking about economic reform. And then, with its policy, the government completely changed the economy and the political system.

When Sasha came home in the evening, he saw that his son was doing homework and he heard the words: variable value, and then he asked his son:

'Well, tell me, what are you mumbling about variables there?'

'These are the values that can change,' the son replied.

'Look, it's like our life. And how many variables can there be, and can they all be zeros? Tell me.'

'We didn't study this, I don't know.'

' And I know ... as much as you want...' answered Sashka, going to the kitchen, and adding. 'So that no one could ever solve such a problem.'

After eating, he went to bed and muttered something for a long time.

In the night he dreamed of all sorts of nonsense, as if he was summoned to a superior who said:

'Your whole past life is reset to zero and you will have to start all over again, from ground zero!'

'How is it? Why did the result of my life turn out to be zero?' he asked timidly.

'You chose the system of zeros!'

'Does it mean that I didn't play well? If the score is zero-zero on the scoreboard, but I did everything according to the rules!'

'We have told you a thousand times how to do the right thing, but you couldn't care less. Sit down!

'I'm already sitting at the rock bottom!'

'You are sitting here, then sit! Now we'll cut off all your hair, so you have zero hair left ha-ha-ha…'

'Please don't! My wife cuts my hair close cropped at home.'

He begged and begged, but it all reduced to zero.

He even sweated a lot in his sleep.

In the morning, when he woke up, he felt completely broken, as if a tractor with a cultivator had passed over him. After drinking tea, he went to work.

And then a new time came, which many started to call tumultuous.