При работе с сайтом Вы соглашаетесь с политикой в отношении обработки персональных данных.
Дом Гончарова Литературный троллейбус Литературный трамай
ЛОготип СЕти креативных городов  и Ульяновска
пн вт ср чт пт сб вс
 
 
 
 
1
 
2
 
3
 
4
 
5
 
6
 
7
 
8
 
9
 
10
 
11
 
12
 
13
 
14
 
15
 
16
 
17
 
18
 
19
 
20
 
21
 
22
 
23
 
24
 
25
 
26
 
27
 
28
 
29
 
30
 
 
Поэт Сергей Гогин: «Сегодня писатель не является гуру»
19.08.2019

Сергей Гогин с гитарой

Поэт и журналист Сергей Гогин рассказал порталу «Ульяновск — город литературы ЮНЕСКО» о том, как политическое разделение литжурналов может повлиять на литературу и авторов, почему стал заниматься психологией и танцами, и может ли литература быть терапией. Также автор поделился мыслями о том, почему сегодня нужно прежде всего читать публицистику, и о том, какую роль играет город в его жизни. Беседовала Гала Узрютова.

Ты периодически пишешь материалы для литературных журналов. На твой взгляд, что сейчас происходит с литжурналами в стране? Идет ли какая-то трансформация?

Я пишу книжные рецензии для двух журналов — «Новое литературное обозрение» и «Неприкосновенный запас». Конечно, литжурналы мне интересны, но следить за всеми новыми публикациями не получается. Опубликоваться в толстом литературном журнале до сих пор престижно и важно для автора. Это хорошая обратная связь со стороны профессионального редактора (даже при неизбежной вкусовщине): публикация в толстом литературном журнале – это все-таки знак качества твоего текста. Поэтому, в каком-то смысле, журнал – это как храм для авторов: ты туда зашел помолиться, оставил записочку в форме своего стихотворения или рассказа, и при хорошем стечении обстоятельств твоя молитва будет услышана и опубликована.

Литжурналы (я имею в виду авторитетные издания из сложившейся национальной обоймы журналов) — важная культурная институция, которая обеспечивает устойчивость отечественной литературы. К тому же практически каждый журнал ведет дополнительную работу с авторами, выпускает книги, как, например, «Знамя» и «Нева». Журналы часто выезжают в регионы, редакторы встречаются с читателями, ведут мастер-классы, например, на форумах молодых писателей (известного как «Липки»), очередной из которых скоро пройдет в Ульяновске. Это прямой контакт с молодыми авторами, которые по итогам форума получают публикации и стипендии. Хорошо, когда журналы не являются какой-то замкнутой корпорацией, когда они взаимодействуют со средой.

Меня волнует развод журналов по краям политического спектра — деление на условно либеральные и условно почвеннические (патриотические) журналы. Печально, что такое разделение существует. Получается, что литература делится не на качественную и некачественную, а на какие-то противоборствующие кланы. Думаю, это не идет на пользу литературе и писателям. Уверен: все, что написано на хорошем русском языке, — это уже патриотично. Человек, который качественно пишет на русском языке в России, — уже патриот. Как и тот, кто пишет на русском, живя в другой стране.

Почему ты решил учиться на психолога?

Психология была мне интересна с юности. Я начал изучать гештальт-терапию в 2009 году. Это произошло во многом случайно: пошел на тренинг за компанию с другим человеком и задержался в этой сфере надолго. Наверное, ничего случайного не бывает. Возможно, тогда я как раз переживал кризис среднего возраста, поэтому эта обучающая группа мне попалась в нужное время. В этом году завершаю вторую (терапевтическую) ступень обучения по программе Московского гештальт-института, имею опыт работы с клиентами в качестве консультанта. Возможно, давно стоило получить образование в сфере психологии. После окончания политеха, отработав три года по распределению, я прошел профориентационные тесты. Тесты показали, что мне подходят музыка, психология, журналистика, иностранные языки, следственное дело. Вот с тех пор я двигаюсь по этому списку: в этом году будет 30 лет, как я работаю журналистом, английский активно использую, периодически занимаюсь переводами, в частности, перевел пьесу Эмлина Уильямса «Кукуша» (перевод обещали опубликовать в одном хорошем журнале). Теперь «догоняю» психологию и психотерапию. Что касается музыки, то в юности довелось поиграть в группе «Премьер», где мы исполняли вещи своего сочинения. У меня есть два-три десятка хороших песен, иногда приглашают выступать, правда, в последнее время редко.

Занятие психологией как-то повлияло на твои тексты?

Тексты меняются естественным образом в процессе жизни. Если человек развивается, растет, в чем-то себя преодолевая, это не может не отразиться на содержании и качестве текстов.

Чем отличаются твои ранние тексты от тех, что пишешь сейчас?

Самые ранние тексты я нигде не публиковал и публиковать не буду, потому что это обычная такая «отношенческая» лирика. Условно говоря, стихи на тему «Почему она меня не любит». Каждый автор должен через это пройти, но важно вовремя подвести черту, ведь на этом пути, как правило, нет развития. Только представьте, сколько в мире ежедневно пишется стихов про любовь, а читаем и помним мы все равно лишь пушкинское «Я вас любил…» и еще горстку хрестоматийных текстов. В общем, в ранних моих текстах было много меня и много «ее». Сейчас — меньше меня, меньше ее, слово «любовь» практически ушло, даже если чувство осталось. Теперь в текстах я больше развернут к окружающему миру, людям, оставаясь наблюдателем и «отражателем». Это естественная эволюция: сначала смотришь на мир сквозь розовые очки, потом, допустим, через зеленые или синие, потом через те, что поляризуют свет. Меняется твоя личность, вместе с ней меняются тексты. Например, своего «Маленького человека с большим сердцем» (цикл верлибров) я выдумал, в реальной жизни такого человека не встречал, и это для меня шаг вперед. Образ родился идеальным путем, из головы, потом я его, как это водится, насытил деталями из жизни. То есть поместил выдуманный образ в реальный контекст. Мне кажется, сегодня у меня как у автора появилось больше гражданского чувства, философского созерцания и обобщений, сюжетных стихов, а вот интимной лирики стало меньше. И я, как мне видится, стал писать проще.

Литература действительно может быть терапией?

Стихотерапию рассматривают как часть арт-терапии. Терапевтическая функция поэзии несомненна, хотя и вторична по отношению к творческой и культурно-эстетической. Тут есть два аспекта. Допустим, человек терзается каким-то чувством или мыслью, которые не дают покоя. От этого наваждения, знакомого, наверное, каждому человеку, можно избавиться, если выразить его в образе, в художественном тексте, для начала хотя бы для себя. Выразить себя можно и в музыке, и в танце, в рисовании, но слова – они доступнее. Поэт Сергей Островой как-то сказал: «Написал сегодня стихи о любви — закрыл тему». Иногда для того, чтобы закрыть для себя тему, нужно об этом написать. Пока пишешь, ты думаешь, формулируешь, переживаешь, осознаешь свои чувства, которые, возможно, до этого момента не осознавал. А это осознание само по себе может оказывать целебный эффект. Ты понял, разобрался, успокоился и начал действовать. Возможно, поменял приоритеты. Написание текстов помогает и в минуты тревоги. Кому-то, чтобы успокоиться, нужно 150 граммов водки, а кому-то достаточно написать стихотворение, чтобы сбросить в текст весь накопленный эмоциональный груз. У поэта есть такая привилегия. А потом из этого словесного сырья, из потока сознания, мистическим образом рождается много интересных поэтических идей. Есть сублимация и компенсация. С помощью литературы делаешь то, что тебе казалось недоступным в другой сфере, достраиваешь себя до некоего целого. Либо воплощаешь в текстах нереализованные потребности. Конечно, это фрейдистский такой подход. Но это лучше, чем водку пить или прибегать к насилию, разрушать себя или другого. Все же повторюсь: стихи важны и нужны сами по себе, как чистый акт творчества, как продукт идеального ментального эфира, а не потому, что они способны кого-то вылечить или успокоить. Терапия – это прикладной аспект, а стихи и творчество в целом – фундаментальны.

Сергей Гогин

Ты занимаешься гештальт-терапией. А какой самый сложный текстовый гештальт с тобой случался?

У меня в компьютере есть файл «Идеи». Это все незакрытые гештальты. Но из полутора десятков идей, которые хранятся в этом доковском файле, реализовано всего две или три. На днях мне пришла идея — я увидел конец пьесы, яркий такой, в деталях. Осталось ее только написать. Но не знаю, смогу ли я это сделать. Это, помимо профессионального навыка в драматургии, потребует волевого усилия, управления временем. Еще я когда-то давно начал писать повесть: есть начало, я знаю, как закончится сюжет, а что в середине — не знаю, поэтому хочу попросить одного умного человека посидеть со мной, «покрутить» сюжет.

Ты когда-нибудь писал прозу или хотел ее писать?

Есть с десяток рассказов, некоторые опубликованы, но дальше этого не пошло. Прозу для меня писать сложнее, чем стихи. Проза – более серьезное обязательство перед собой. Однажды довелось услышать такую мысль: проза – это хлеб литературы, а стихи – это пирожные. Соглашусь. Когда начинаешь стихотворение, предполагаешь, что конец не за горами, что оно будет закончено в разумные сроки. Хотя у меня есть такие вещи, которые я заканчивал через много лет, откладывал тему на годы. Проза требует дисциплины. Хотя я заметил: если садишься за компьютер писать, спустя какое-то время возникает азарт, что-то начинает получаться. Впрочем, давно не писал рассказов, хотя темы есть. Может, это просто лень чисто обломовского свойства.

В каком состоянии и в какой обстановке ты пишешь?

Если стихи, то – по-разному. Например, одно стихотворение целиком сочинил у себя в голове, пока ехал в автобусе, а дома его записал. Первые две строфы другого стихотворения появилась во сне. Проснувшись, быстро дописал остальное. В аэропорту или в кафе я не могу от начала до конца написать вещь, только какие-то наброски или отрывки. Потом к этому возвращаюсь уже дома, в тишине. Сейчас у меня период молчанья, затишья. Жду прихода очередной волны. Когда волна приходит, я могу написать несколько стихотворений подряд, например, по стиху в день. Когда начинается отлив, то сидишь на берегу и накапливаешь впечатления. Творческая эйфория — это приятно, но это бывает редко. Вообще же одно стихотворение пишется несколько дней, некоторые даже несколько лет.

Есть ли какой-то физический процесс, который ты бы мог сравнить с письмом?

Писательство, пожалуй, можно сравнить с работой скульптора, которые отсекает все лишнее. У тебя есть кусок материала, ты увидел в зародыше некий образ и начинаешь «тесать». Дальше все зависит от того, какой инструментарий применяешь и в какой стилистике работаешь. Ты можешь работать «крупными мазками», оставлять грубые сколы или – вычищать все до самого гладкого штриха, чтобы самому было трудно придраться.

А как ты понимаешь, что стихотворение написано?

Это происходит, когда, написав текст, я откладываю его недели на три и потом перечитываю. Если есть ощущение, что читаю чужое, не свое стихотворение, значит, все нормально. Нужно дать тексту отлежаться. Важен принцип отчуждения текста от автора. Если текст начинает собственную жизнь, то это, скорее всего, хороший текст. Состоявшийся и состоятельный.

Ты создал в Ульяновске литературную студию «Восьмерка», куда люди приходят обсуждать книги, литературу. Что интересного ты заметил в работе? Для чего она создавалась? Есть ли у тебя некое чувство литературного одиночества в городе?

В этом году «Восьмерке» будет пять лет. Изначально студия задумывалась как место литературной учебы, сообщество для чтения и обсуждения текстов местных авторов. Когда человек готов отдать свой текст для критики, это дает ему творческую закалку. Учишься нормально реагировать на критику, развиваешься. Но мало кто откликнулся на эту идею. Очень трудно признать, что ты не Пушкин. К тому же для молодых часто важен исключительно факт самовыражения. Человек вышел, что-то бросил на публику с пафосом, ушел, и ему даже не интересно, что прочитает следующий после тебя автор. Потом, когда выяснилось, что охотников до традиционной литературной учебы с разборами текстов не находится, мы в студии стали просто говорить о литературе, о поэтах, обсуждать разных авторов, жанры, затем перешли на темы на стыке литературы, философии и истории. Например, последняя встреча была посвящена деревенской прозе, до этого обсуждали вопросы литературного перевода, а еще ранее – прозу Платонова, Пелевина, Стругацких, литературный модернизм, некоторых современных поэтов, драматургическое мышление на примере Вампилова, прочитали некоторые рассказы из школьной хрестоматии глазами взрослого человека и поговорили об этом. В студию приходят совершенно разные по профессии люди, которые любят читать, думать, обсуждать литературу. Дискуссия всегда открывает что-то такое, о чем ты раньше даже не думал. Возникает какое-то поле смыслов. Думаю, люди собираются ради этого. Каждый раз получается интересный разговор, хотя и для небольшой кучки людей (впрочем, может их и не должно быть много?). Пока хотя бы несколько человек приходит, я буду это делать. Чувство досады возникает, когда ты готовишься-готовишься, а люди вдруг не приходят. Думаю, это во многом проблема провинциального города, в особенности Ульяновска, где люди очень тяжелы на подъем, даже если их приглашают на бесплатное и заведомо любопытное и полезное мероприятие. Любой культуртрегер в нашем городе это подтвердит. Впрочем, Павлу Солдатову удается привлекать публику, но на то он и Солдатов.

Кого из современных авторов ты читаешь?

Мне проще перечислить авторов, книги которых я прочитал за последний год – из тех, что произвели на меня впечатление. Последняя — «Цветы для Элджернона» Дэниела Киза. Мне также очень понравилась книга самарского поэта Сергея Лейбграда «Распорядок ночи», он очень сильный автор. Не могу сказать, что я поклонник Пелевина, но с большим интересом прочитал «Тайные виды на гору Фудзи». Роман «Ослепление» Элиаса Канетти, нобелевского лауреата, – восхитительная вещь. Хочу отметить литературоведческую книгу американского исследователя Элиф Батуман «Бесы. Приключения русской литературы и людей, которые ее читают». Это образец личностного и очень целостного подхода к литературе и литературной критике. Очень понравились стихи Геннадия Шпаликова, у меня есть сборник «Я шагаю по Москве». Прочитал также сборник пьес Вампилова. Под большим впечатлением от книги стихов Льва Лосева. Впечатлила проза Сергея Каледина, думаю, этот современный писатель недооценен. А вообще, сейчас такое время, когда снова, как во времена перестройки, нужно читать публицистику и следить за событиями. Стихи никуда не денутся, а вот ситуация в стране может прямиком повлиять на тех, кто эти стихи пишет. Литературе, как любому искусству, нужно пространство свободы.

Сергей Гогин за столом

Сегодня писатели определяют мировоззрение людей, или люди пишущие утратили влияние?

Уверен, что литература жива, есть много значительных авторов. Талант никуда не делся. Но ситуация, конечно, не та, что, к примеру, в 19 веке, когда слово писателя значило многое. Сегодня писатель не является гуру. Это даже не ситуация конца 1980-х, когда голос писателя был слышен и мог повлиять на политические решения. Тогда многие авторитетные авторы, условно говоря, взяли в руки мегафон, то есть стали публицистами. Но тогда к ним прислушивались, они имели влияние. Сегодня этого нет, но это не значит, что творческим людям не надо высказывать своего мнения, реагировать на события, выступать с коллективными обращениями. Делай, что должно. Я бы тут присоединился к призыву Солженицына «жить не по лжи». То есть как минимум в ней не участвовать. На данный момент это для писателя необходимый и достаточный нравственный минимум, который, если ситуация пойдет по совсем плохому сценарию, может оказаться и максимумом.

Влияет ли на тебя Ульяновск?

Ульяновск — очень странный город. Одна моя хорошая знакомая сравнила его с Зоной (как в романе «Пикник на обочине»), которая исполняет только подлинные желания. Этот город примет человека, который точно знает, что ему здесь надо, который может сформулировать для себя некий смысл существования. Иначе надо искать смысл в другом месте. Никогда не писал стихов о своем городе, за исключением одного: «В этом городе пыльно и курят…». Это о некоем городе у моря (а Волга настолько широка, что производит впечатление моря), о моих сложных взаимоотношениях с этим городом. Тем не менее я всю жизнь здесь живу и работаю. И постоянно в себе этот город преодолеваю, в себе и для себя. Он во многом обезоруживает, высасывает энергию, и нужно прилагать дополнительные усилия для того, чтобы эту энергию восполнять, чтобы здесь что-то делать.

Иногда очень трудно оторвать себя от дивана. Можно ли это приписать влиянию города, или мифологической симбирской аномалии, или это мои личные качества? Не знаю. Я попытался было однажды вырваться из Ульяновска и поехал в Москву, поработал там год, но притяжение дивана пересилило. Может быть, в другом городе, в другой среде, я написал бы и сделал больше. Люди в Москве, например, живут в высоком темпе, они, наверняка, успевают больше. С другой стороны, в Ульяновске с размеренным темпом жизни делаешь многие вещи не спеша, более глубоко. Хотя, возможно, это иллюзия. Мой опыт в журналистике подсказывает, что статьи и репортажи, которые делаются под давлением дедлайна, делаются порой не хуже, а то и лучше, чем статьи, для которых у тебя есть запас времени, когда ты раскачиваешься и пишешь медленно.

Какие места из тех, в которых ты побывал, на тебя повлияли больше всего?

На меня повлияла каждая страна, в которой я побывал. Когда ты едешь в страну, живешь там какое-то время, то срастаешься с ней. Тебе интересны люди, которые там живут. Например, я жил полтора месяца в Ереване в конце 80-х, и когда вернулся, мне стало интересно все, что происходит в Армении. Уже не чужая страна. То же самое с Англией, с Америкой, где я учился год. Ты врастаешь в места и в страны, с которыми соприкасался более или менее длительное время. Они влияют на твой кругозор, мировоззрение, поэтому обязательно нужно ездить. Думаю, люди, которые сознательно отказываются от возможности путешествовать, обкрадывают себя, добровольно надевают идейные и мировоззренческие шоры. Каждая новая страна — целая куча важных нейронных связей в твоем мозгу. Ты открываешь для себя дверь в новый мир, твоя картина мира становится полифоничной. Каждая страна по-своему талантлива и самобытна. Особенно интересно, если знаешь язык этой страны.

Почему ты стал заниматься социальными танцами?

С некоторых пор это важная часть моей жизни. Для меня это движение к людям, способ социализации. В социальных танцах тебе не нужно быть профессионалом, если ты их не преподаешь. Концепция социального танца такова: тебе не нужен постоянный партнер или партнерша, как в бальных танцах, ты сможешь танцевать с любым человеком, который владеет теми же базовыми навыками, что и ты. В идеале каждый может танцевать с каждым. Среди социальных танцев популярны танго, бачата, сальса, бразильский зук, хастл, свинг и многие другие. Все это можно рекомендовать, в частности, тем, кому в какой-то степени требуется преодоление себя, своей стеснительности, когда требуется достичь более четкой ролевой идентичности, связанной с полом. Феминисткам мои слова не понравятся, но в социальном танце мужчина учится быть мужчиной, лидировать, принимать решения, контролировать ситуацию на танцполе, думать за двоих, дама учится слушать партнера, реагировать на его импульсы, украшать, «аранжировать» своим телом замысел партнера. Социальные танцы — это модель взаимоотношений в паре, в этом плане танец работает как диагностический инструмент (типичная ситуация: сильная женщина в паре делает все сама, ей партнер как бы и не нужен). Благодаря этим занятиям психика становится более гибкой, учишься настраиваться на другого, воспринимать себя вместе с другим, приспосабливаться к разным партнерам по танцу. Происходит некая психокоррекция, которая помогает и вне танцпола. Но, как говорит наш педагог и руководитель Антон Курин, главное в танцах – получать удовольствие. Вот этому я и учусь последние три года.

Фото Татьяны Хайбулкиной, Натальи Буренковой, а также из архива ульяновской студии танца "Латинский квартал"

Страница Сергея Гогина в «Журнальном зале»

Для справки

ГОГИН Сергей Владимирович

Родился в 1964 году в Уральске. В 1981 году окончил среднюю школу №1 в Ульяновске, в 1986 году – Ульяновский политехнический институт. С 1989 года – в журналистике. Работал на областном радио и телевидении, в городской газете «Симбирский курьер», вел авторскую программу на ТРК «Европроект», работал в журнале «Журналистика и медиарынок» (Союз журналистов России, Москва). В 1996 году окончил магистратуру университета American University в Вашингтоне по специальности «Журналистика и массовые коммуникации». В настоящее время – свободный журналист, переводчик, гештальт-консультант. Перевел с английского четыре книги по гештальт-терапии.

Стихи и рассказы публиковались в сборниках и альманахах, в том числе в журналах «Нева», «Октябрь», «Странник», «Журнал ПОэтов». Издал три сборника стихов: «Колодцы снов» (2000 год),  «Ночь сторожей» (2008 год), «Круги света» (2016 год).

С 2014 по 2017 год на сцене Ульяновского областного драматического театра шел одноактный спектакль «Маленький человек с большим сердцем» по циклу верлибров Сергея Гогина «Про маленького человека», сегодня этот спектакль в репертуаре Ульяновского молодежного театра.

С сентября 2014 года руководит литературной студией «Восьмерка», с февраля 2016 года — ведет английский разговорный клуб “Crossroads”. Выступает с песнями собственного сочинения. 

Счетчик просмотров: 3